Кирилл Максимов: Сторожевой волк

– А зачем? – пожала плечами Маша. – Рука у меня набитая до грамма, не промахнусь. Деления у нас для посетителей, чтобы видели – их не обманывают. А то всякие бывают. Если человеку сильно выпить хочется, а денег мало, ему постоянно кажется, что не доливают. Но это не ваш случай.

Очереди не было, поэтому Богдан стал прямо на месте готовить свой фирменный коктейль, наливая в пустой пивной стакан водку и томатный сок, стекающие тонкой струйкой по пластиковому ножу.

– Ловко у вас получается, – заметила Маша. – Каждый раз за вами слежу. Слои не перемешиваются. Словно блин на блин кладете. Я так не умею.

– Практика большая, – честно признался Князев.

Глухонемые, наверное, что-то не могли поделить, они беззвучно «кричали», размахивая руками друг у друга под самым носом, и Богдан чувствовал себя не совсем уютно. Он не любил присутствовать при чужих ссорах. К тому же пить привык «под сигарету». Он рассовал коробки спичек по карманам куртки и подался на улицу. Трое мужчин все еще стояли у парапета. Тут тоже спорили. Завсегдатаи даже на время забыли о своих недопитых стаканчиках. Любитель исторических экскурсов пятидесятилетний Александр, со стянутыми на затылке в жидкий хвостик редкими волосами, поблескивал очками в металлической оправе и горячо возражал:

– …никогда не называйте ресторан кабаком.

– Почему это? Мы всегда так говорили. И при СССР, и сейчас, – примирительно произнес седой старичок с острой, клинышком бородкой.

– Ресторан еще можно с натяжкой назвать трактиром, – сказал Александр и с наслаждением затянулся дорогой ароматизированной сигаретой с запахом вишни. – Трактир в русской традиции – заведение, где не только наливают, но там еще можно заказать что-то горячее. А вот в кабаке подавали исключительно выпивку, в крайнем случае можно было прикусить баранками.

К компании приблизился, но не решался подходить явно асоциальный элемент. Об этом свидетельствовал огромный синяк под глазом, разбитая губа и давно не чищенные ботинки.

– Мужики, – начал он. – У меня на вечер немного выпивки осталось. Но мне еще на утро надо. А то помру. Хотя бы маленькую. Возьмите кто, а? Если не жалко.

– У меня лишних денег нет, сам на «подсосе», – отозвался Богдан.

Любитель исторических экскурсов Александр выдержал паузу, а затем сказал:

– Ты чего нас всех обманываешь, Бурый?

– Как это, обманываю? – возмутился тот, кого называли Бурым, при этом никто из завсегдатаев «Вечернего огонька» толком не знал – кличка это или фамилия. – Я же честно на пузырь прошу. Не рассказываю, будто мне матери на лекарство надо.

– Ты вчера нам всем тоже обещал, что «помрешь», но тебе никто не дал. А сегодня ты жив остался, значит, обманул. Обещания выполнять надо, иначе второй раз не поверят.

– Какой второй раз, на хрен, если я утром сдохну? Меня ж в эпилепсию бросает, – резонно заметил Бурый.

– Не сдохнешь, – пообещал Александр. – Иди отсюда, не стой над душой, тут люди культурно отдыхают, а ты мешаешь.

– В плохом вы сегодня настроении, мужики, – вздохнул Бурый.

– Мужик, это тот, кто землю пашет, короче говоря, крестьянин, – уточнил Александр. – А у меня по маме прадед – столбовой дворянин. Знаешь, почему столбовой? Откуда такое слово пошло? И, кстати, настроение мое здесь ни при чем. Я тебе на утреннюю выпивку не даю принципиально. Пить с утра категорически нельзя.

Бурому нужен был пузырь, а не исторические экскурсы.

– Скоро магазин закроется, – сказал он. – Пойду, пошустрю у входа. Мир не без добрых людей.

Он ушел, а Александр стал подробно рассказывать, почему к слову «дворянин» добавляли определение «столбовой». Эти объяснения Богдан еще слушал, он любил «образовываться» при случае. Книги по истории не читал, ведь написаны они были обычно заумным языком, через который сложно пробиться. А вот если человек объяснял доходчиво, своими словами, можно и послушать. Однако, когда в разговор вступил «залетный», Князев сразу же потерял интерес. Тот ни с того ни с сего стал объяснять, что главное для мужчины быть выбритым, носить отутюженные брюки и начищенные туфли. Вот тогда и отношение у всех будет к нему уважительное.

– Вот, как я, – хвалился он. – Могу быть даже сильно выпившим, но никто мне и слова не скажет…

Богдан вообще перестал слушать, слова пролетали мимо его ушей. Он стоял, цедил свою «Кровавую Мэри» и смотрел на лежавшую через неширокую улицу слабо освещенную лесополосу, которую местные почему-то привыкли называть парком, хотя на самом деле это в основном были сами собой разросшиеся деревья под отключенной лет пять назад линией электропередачи. За ней пролегала железная дорога. То и дело в темноте проползали электрички, тяжело грохотали длинные составы товарняков, пролетали пассажирские поезда. Их освещенные окна казались перфорацией кинопленки с фильмами о чужой счастливой жизни. Люди ехали по делам, в гости, на отдых, а Богдан оставался лишь зрителем, с относительным комфортом расположившимся возле бетонного парапета с порцией выпивки.