Иван Бодунов - Записки следователя

— Хорошо,— устало сказал Иван. Не мог же он драться с этими бессильными, испуганными людьми.— Где тут у вас выход?

Во всяком случае, выйти обратно через окно, прямо под пули мятежников, уже его заприметивших, обозленных на него за пулеметчика, он не мог. И снова поднялся крик, и снова грозили старики кулаками, перебивали друг друга женщины и испуганно смотрели дети. Что такое? Иван не мог ничего понять: он же уходит, чего они еще от него хотят? Он с трудом разобрал, в чем дело. Они хотели, чтобы он обязательно вышел обратно через то же окно, через которое вошел. Пусть мятежники видят, что красный боец не скрывается здесь. Пусть видят, что семьи пожарников не прячут его.

Все, что угодно, было лучше, чем эти женские крики, эти старческие кулаки, эти детские взгляды. Не раздумывая, Иван выскочил обратно в окно. Пули свистели по-прежнему, но стреляли не в него. Мятежники не ждали, что он снова появится. Васильев огляделся. Лежал убитый пулеметчик, возле него стоял пулемет, и рядом лежали приготовленные ленты. Васильев понял, что надо делать. Он снова перебежал через улицу, лег за щитком, развернул пулемет и стал бить по мятежникам. В это время много их выскакивало из окон подвалов и первых этажей, из подъездов и подворотен.

Васильев вставлял ленту за лентой, и очередь за очередью прошивала бегущих.

Последняя лента кончилась. Мятежников на улице не было. Красные бойцы выскакивали из-за укрытия.

Васильев вскочил и побежал искать своих. Какой-то командир бежал ему навстречу.

— Слушай, товарищ,— крикнул он,— тебе как фамилия?

— Васильев,— испуганно ответил Иван.

— Какой части?

— Сводного отряда особого назначения восемнадцатой милицейской бригады. А что такое? Наделал я чего?

— Не знаю,— сказал командир.— Саблин велел спросить.— И убежал.

Побежал дальше и Васильев. Состояние одержимости проходило. Снова он ясно понимал происходящее. Стрельба доносилась издалека. Бой шел на других улицах. На этой улице оставшиеся в живых мятежники выходили из укрытий с поднятыми руками. Теперь Васильев почувствовал, как он устал. Но до отдыха было еще далеко. Расспросив нескольких бойцов, Васильев нашел свой отряд. Он появился как раз вовремя: отряд перемещали на новую позицию.

Бой за Кронштадт шел еще больше суток, и все время Васильева мучила тоска. Видно, что-то он натворил, в чем-то провинился серьезном, иначе зачем Саблину спрашивать его фамилию.

Он перебирал последние сутки, минуту за минутой, и все-таки не мог понять, где, в какую минуту совершил он провинность. Мысль эта не оставляла его и тогда, когда пал мятежный Кронштадт и особый сводный отряд отправился домой. Сутки отсыпались бойцы, но и во сне Иван, кажется, размышлял, в чем же его вина, что он натворил такого.

Неделей позже Васильева вызвал заместитель Кишкина — Крамер.

— Здравствуй, Васильев,— сказал он.

— Здравствуйте, товарищ Крамер.

— Ну, поздравляю тебя. Декретом ВЦИК ты награжден орденом Боевого Красного Знамени. Тебе надлежит явиться в помещение Михайловского театра, и там тебе будет вручен орден.

Васильев растерялся.

— Товарищ Крамер,— сказал он,— не вышло ли ошибки? А то неловко получится.

— Ошибки? — удивился Крамер.— Почему ошибки? Васильев Иван Васильевич? Правильно?

— Это-то правильно,— согласился Иван,— а за что же орден?

— Как — за что? В Кронштадте ты пулемет брал?

— Ну, брал.

— Значит, ты и есть.

Михайловский театр! Легко сказать. Бывал он в Михайловском театре, знает. Оранжевый бархат, золото, красота! Васильев посмотрел на себя и даже застонал. Штаны были потертые, латанные-перелатанные, выцветшие до белизны, да и грязноватые. Обмотки расползались по ниткам. Кончики ниток торчали отовсюду, да и чистотой обмотки тоже не могли похвастаться. Ботинки, конечно, драные, но если их вымыть да намазать жиром, то ничего, дыр видно не будет. Зато гимнастерка решительно не годилась для такого торжественного случая. Она совсем расползлась, и зашивать дыры было бессмысленно— ткань не держала нитку. В общем, в отряд Иван вернулся, как ни странно, в очень плохом настроении.

Мысль о том, как жалко он будет выглядеть среди роскоши бывшего императорского театра, не давала ему покоя.

Товарищам по отряду он прежде всего и сообщил, что вот, мол, не знает, как быть с одеждой, неудобно идти в Михайловский театр. После уже, расспросив Ивана как следует, товарищи поняли, что главное все-таки орден, а одежда — дело второстепенное.