Хьелль Даль - Четвертый под подозрением

— А надо бы прийти.

— Сначала надо покончить с несколькими формальностями.

— Тогда до завтра.

Фрёлик окинул взглядом остатки своей одежды и сказал:

— Я подумаю.

— Хочешь, чтобы я помалкивал о последних событиях?

— Очень соблазнительно снова начать работать, но Люстаду из криминальной полиции, наверное, найдется, что сказать по этому поводу.

— Я предъявил ему ультиматум. Если он считает тебя хоть в малейшей степени виновным, он должен был вчера вечером обратиться в отдел внутренней безопасности и начать отдельное расследование. Этого не произошло.

Франк Фрёлик со свистом втянул в себя воздух:

— Ладно, может быть, и приду завтра.

— Ты пока вот о чем подумай, — продолжал Гунарстранна. — Я связался с управляющим отделения банка в Ашиме. По наитию. Оказывается, в тех случаях, когда кто-то идет в депозитарий, его записывают в специальный журнал. На каждую ячейку заведен список доверенных лиц.

— Ну и что?

— Нашу ячейку посещали нечасто. Но у них много служащих, и у всех разные графики. И вот вчера одна сотрудница вспомнила, что около недели назад в депозитарий спускался кое-кто из доверенных лиц.

— Кто?

— Ильяз Зупак.

— Не может быть!

— Нет ничего невозможного.

— Ильяз Зупак сейчас отбывает наказание в Уллерсмо, он нуждается в психиатрическом лечении. Тюрьма абсолютно исключает такую возможность. Нет, Зупак никак не мог оказаться в банке!

— И тем не менее он там побывал, — невозмутимо гнул свое Гунарстранна. — Так что, сам понимаешь, ты нам нужен, ведь тебе и нам всем придется изрядно поломать голову. Мне вот что любопытно. Он что-то положил в ячейку или взял оттуда? Ты пока подумай на досуге. До завтра!

Фрёлик не поехал прямо домой. Проехав через Осло-туннель, он направился в центр города, а оттуда — на Моссевейен. Повернул в сторону Ульвёйе и добрался до Мокевейен. У дома Нарвесена он остановился. Сегодня у забора не было «порше», но на дорожке, перед дверью гаража, стоял «джип-чероки».

Франк Фрёлик сидел и наблюдал. Было декабрьское утро. Из-за угла вышла женщина в зимнем пальто и толстом коричневом шарфе вокруг шеи. Женщина толкала коляску, в которой лежал малыш в синем зимнем комбинезоне и сосал соску. Они прошли мимо машины. Фрёлик наблюдал, как женщина и коляска постепенно уменьшаются, и вспоминал недавний вечер, когда рассматривал в бинокль машину у своего подъезда.

«Джип» Нарвесена был того же цвета, что и машина, стоявшая под его окнами два дня назад. Более того, джип был грязный, весь в полосах соли, как будто проехал много километров по дорогам, посыпанным противогололедным реагентом, — совсем как его машина.

Он достал мобильник и нашел личный номер Нарвесена. Позвонил. После нескольких гудков ему ответил усталый мужской голос:

— Алло.

Франк Фрёлик сбросил вызов. Значит, ловкач-биржевик не на работе. Может, у него выдалась трудная ночь?

Он повернул ключ в замке зажигания. Краем глаза заметил, как в одном из окон на втором этаже мелькнула тень. Он включил передачу и тронулся с места.

Они занимались любовью. По стене плясали темные тени от мерцающего пламени свечи. Она стояла на четвереньках, положив левую щеку на подушку. Ее длинные волосы разметались. Потом он перевернул ее на спину. Элизабет начала содрогаться, но он делал вид, будто ничего не замечает. Ему хотелось разорвать ее в клочья, пригвоздить к земле, жестоко, безжалостно, рывок за рывком. Когда она второй раз испытала оргазм, он почувствовал, что сейчас тоже не выдержит. Она сразу все поняла, широко распахнула синие глаза и прильнула губами к его губам, словно желая поймать рвущийся из него крик. Она тесно прижималась к нему всем телом. Он кричал; звук превратился в вибрирующую дрожь, которая начиналась снизу, от пальцев ног, и постепенно поднималась наверх, к бедрам, животу, плечам. Она не отпускала его, и он кричал все громче, но она ловила его крики своими жадными губами. Несмотря на то что он лежал на ней, она управляла им. Бешеная скачка пробудила к жизни дремавшую в нем первобытную дикость. Потом он отдыхал, положив голову между ее ног. Она была ненасытна и обжигала его, как пламя. Ее движения были исполнены ленивого торжества. Так всадница наконец разворачивает прирученного дикого коня мордой к солнцу, чтобы убедиться в том, что он ее слушается…

Франк Фрёлик открыл глаза.

Свеча не горела. На стене не плясали тени. Ему все приснилось. Тем не менее он чувствовал ее аромат: ее духи, пот, запах женщины. Он включил свет. Он был один. Через несколько часов ему придется идти на работу. А единственным указанием на присутствие Элизабет служил черный волос в книге на прикроватной тумбочке. Он выключил свет и упал головой на подушку. Глядя в темноту широко раскрытыми глазами, он думал.