— С тобой все в порядке?
— Да. — Анна держалась за край раковины. — Голова только кружится.
Женщина ничего не сказала больше, скользнула по фигуре девушки равнодушно-ласковым взглядом и ушла.
Они все здесь были с ней ласковы. Все. Анна закрыла глаза, борясь с головокружением. За всю ее жизнь с ней никто так не обращался — так вежливо, так предупредительно. Ей очень нравился этот дом, нравились его обитатели. Нравилось все. Раньше она слышала от многих — вот, мол, появились какие-то богатые, которые живут очень хорошо, бесятся с жиру, пьют и едят, когда и сколько хочется, носят красивую одежду, чудесно пахнут и совсем, совсем не ругаются матом. Но ей прежде казалось, что все эти рассказы — просто обычная лажа, брехня, лживая людская сказка. Теперь же она знала — нет, не сказка, все правда. Они действительно живут, эти богатые. И они вежливые, ласковые и странные. Это словечко она сразу взяла на вооружение, едва только переступила порог этого шикарного, на ее взгляд, дома.
Странным здесь было все — от обитателей до мебели. Ну что ж? Они ж богатые, они ж должны беситься с жиру. Пусть лучше так, чем... Она вспомнила посетителей стриптиза на Божедомке, всех этих озабоченных доходяг, сходящих с ума от золотого дождя. Среди них тоже встречались люди не бедные. А вот бесились же. И как! Ей все, помнится, не давала покоя мысль: ну если они так любят это, то почему не идут работать смотрителями общественных туалетов? Вон в вокзальном на Павелецком такого дождя можно насмотреться и нанюхаться, даже захлебнуться им можно — все бесплатно!
Богатые, жившие в этом просторном, прекрасно обставленном особняке в Холодном переулке, бесились с жиру совсем по-другому. На свой лад. Они ставили эту пьесу и носились с ней как с писаной торбой. Что ж! Хорошая пьеса, стильная, скучноватая только немного, но классика вся такая. Костюмы, однако, потрясающие. Когда она впервые увидела их всех в этих костюмах, у нее дыхание перехватило от восторга. А вот декорации подкачали. Не размахнулись они на декорации, пожадничали. Ну что такое — просто трон, просто ложе, фонарь, изображающий огромную Луну в небесах. Ткани, правда, роскошные, светильники и чеканная посуда — кубки, кувшины, а еще эта восковая голова на настоящем серебряном блюде... Она поежилась. Голова Иоанна Крестителя, голова Данилы — его точная копия.
Голова, ишь ты... Ничего не поделаешь — они ж богатые, они ж сходят с ума по-своему... А эта пьеса... Ей очень хотелось играть в ней. Очень. Она уже вся извелась: когда же, ну когда настанет премьера? Может, действительно она понравится ихней богатой публике и с нею заключат контракт? Этот Игорь, режиссер, он же обещал ей. И Данила тоже. Может, подпишут бумагу — и оставят ее в этом богатом, благополучном доме рядом с...
В комнате Олли хлопнула дверь. Она выглянула из ванной. Он спускался по лестнице вниз, в репетиционный зал. Он снова начал свои ежевечерние труды перед зеркалом и балетным станком. О, он им всем покажет, покажет этой публике класс! Ведь он так танцует! Она подставила руки под струю горячей воды, цедила воду меж пальцев. Что ей совершенно непонятно — зачем она-то им потребовалась? Ведь Олли прекрасно мог все сыграть сам, один. Ее заставили стать его напарницей, в самом конце пьесы персонаж их как бы раздваивался: человек и его тень, и оба танцуют. Так придумал режиссер Игорь. Ну что ж, хозяин — барин, только ей все время казалось, что она лишняя в этой пьесе. Какой-то довесок ненужный. И слов-то у нее почти нет по тексту...
— С режиссером не спорят, Аня, — доверительно сказала ей женщина, которую ей так не хотелось называть Лели, когда она поделилась с ней своими сомнениями. Они сидели в гримерной. Лели подбирала грим для статистки. Они перепробовали несколько вариантов. Анна с трудом узнавала в зеркале свое причудливо раскрашенное лицо. — С режиссером не спорят, — повторила Лели. — Эта пьеса — его любимый ребенок. И потом, публике нравится, чтобы вас было двое: мальаик и девочка. Люди ведь разные, Анечка.
То, что люди — разные, Аня поняла уже давно. Разные и странные. Первое, что ее занимало в этом доме: кто с кем здесь спит?
Открытие было сделано довольно быстро: мужики странные, потому что с бабами не спят. А женщина Лели, прима и красавица, не живет с режиссером — вещь вообще из ряда вон выходящая. Аня ни разу не видела, чтобы они запирались вдвоем в спальне.
Эта Лели была странной потому, что куда-то уезжала по вечерам на шикарной машине и возвращалась поздно, и пахло от нее всегда вином и духами. Чужими женскими духами. Было необычным и то, что никто не домогался и ее, Анну, а она-то надеялась...
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу