Вадим Григ: Ходи осматриваясь

Размеренное гудение пробилось к сознанию через нембуталовый дурман. Я приподнял голову над подушкой, с трудом разомкнул свинцовые веки и тупо уставился в темноту, еще ничего не соображая. Прошла целая вечность, прежде чем до меня дошло, что звонит телефон. Вяло выпроставшись из-под одеяла, я опустил ноги на пол, нащупал шнурок под бра и включил свет. Часы показывали три. Чертыхаясь и кряхтя, я дотянулся до аппарата и, едва не смахнув его с журнального столика, сорвал трубку.

Голос Бориса я узнал не сразу. Какое-то время одурело вслушивался в астматические хрипы и истошную невнятицу. Потом раздраженно выругался. Последовало недолгое молчание, и чуть спустя — надрывный кашель, и наконец я уловил что-то членораздельное:

— Пожалуйста, приезжай… побыстрей, пожалуйста! Я у себя… на Обручева… Случилось… Помоги мне!

— Ты пьян? — прервал я его. — Посмотри на часы. Я принял снотворное и только-только уснул.

— Понимаю… Понимаю. Но мне надо… Очень плохо! Приезжай поскорей…

— Что стряслось? Скажи вразумительно, что…

Но ответом мне были частые прерывистые гудки — он положил трубку.

В оцепенении я простоял минуту-другую, предпринимая героические усилия стряхнуть с себя сонную одурь и собраться с мыслями. Сделать это было нелегко. Прошедшая неделя измотала меня донельзя. Я провел ее буквально в чаду и дыму: работа по очередному расследованию непозволительно затянулась, шеф рвал и метал, подстегивая меня беспрестанным ворчанием, я мотался как угорелый — нужные и ненужные встречи, уточняющие и бесплодные телефонные разговоры, ночные бдения у компьютера, прорва кофе, еда урывками, наспех и всухомятку; наконец вчера, кое-как завершив статью, я оставил ее на столе у Леночки, очаровательной секретарши шефа, и где-то к полуночи покинул вымершую редакцию, предвкушая двухдневное бездумное безделье. Мечтал завалиться в постель, приняв таблетку — слишком уж я был возбужден и взъерошен, — и спать, спать, спать и не видеть снов.

Единственное, о чем я мог сейчас думать, это — о постели: хотелось снова забраться в нее и наглухо от всего отгородиться. Наверное, так и следовало поступить — перезвонить Борису, выяснить, что происходит. Скорее всего, ничего страшного не случилось. Быть может, он переругался с Милой, напился вдрызг и теперь терзает себя — и меня — трагическим чувством вины. Но тут вспомнилось, что Мила с девочкой — на даче, а он, как сказал, звонил из своей прежней холостяцкой квартиры. Черт знает что!

Я побрел на кухню, зажег конфорку и поставил чайник. Мне позарез нужен был крепкий кофе, но молоть зерна недоставало ни сил, ни охоты, и я решил обойтись растворимым. Пока закипала вода, я забрался в ванну, ежась и дергаясь, потом окатил себя холодным душем и нещадно растерся махровым полотенцем. Это меня немного взбодрило, а пять ложек «чибо» на стакан кипятка — омерзительно горько, но действенно — довершили сборку расхлябанного сознания.

Тогда-то во мне вдруг зародилось какое-то смутное беспокойство: противно защемило под ложечкой и накатила дергающая нервозность. Так бывает порой, когда невесть отчего и откуда накатывает, казалось бы, бессмысленное предчувствие неведомых неприятностей. Разум подсказывает, что все действительно чепуха, что для волнения нет никаких оснований, кроме игры возбужденного недосыпом воображения, но к нему ты уже не прислушиваешься, он оказывается бессилен сладить с этой иррациональной тревогой. И вот ты уже спешишь незнамо зачем — тщетно увещевая и осаживая себя, но спешишь.

В машине беспокойство несколько утихомирилось: не то чтобы покинуло меня совсем, но августовский ночной воздух, врываясь в опущенные окна, заметно его остудил. Я почувствовал себя уже вполне сносно и принялся размышлять и строить разные догадки. Бориса я знал с детства: мы вместе учились в средней школе, потом вновь встретились на журналистском факультете и здесь накрепко сдружились. Эмоциональных перехлестов в нем я никогда не замечал. Пожалуй, и впрямь он должен был вляпаться в весьма серьезную переделку, чтобы преисполниться таким отчаянием. Но — в какую? Авария? Ерунда, он сказал бы по телефону. Криминал? Борис и криминал — вещи абсолютно несовместные, да и работа его крайне далека от большого преступного мира: после университета он избрал научную стезю и весьма на ней продвинулся — защитил диссертацию и сейчас руководил отраслевой редакцией в преуспевающем издательстве. Женщина? Это уже вариант более возможный.