– Какого киллера? О чем ты? – Леониду пришлось приложить усилие, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.
– Работа идет, Леонид Афанасьевич, так что мой тебе совет: если решишь отменить заказ, сделай это очень осторожно. Вдруг заметим?
– Не было никакого заказа.
– И еще у меня к тебе просьба: не трогай Лукашову. Ни словом, ни делом…
– Погоди, если эта стерва меня заказала, почему она на свободе?
– Может, и не она. А если она, я тебя прошу, не вспугни…
– Мутный ты, майор. Мутишь, крутишь… Тебе самому от себя не муторно?
– Жену не обижай. А то вдруг аукнется? – усмехнулся Одинцов.
И, не прощаясь, вышел. А Леонид схватился за голову. Надо отменять заказ, но как это сделать? Вдруг менты действительно взяли его «под колпак»? Одно неосторожное движение, и все…
Может, лучше дополнить заказ? Если можно убрать Лукомора, то почему бы не решить вопрос и с Одинцовым. Достал его этот мент…
* * *
Хочешь удержать быка – возьми его за рога. И крепко упрись в землю. И чтобы никакой слабины – ни в руках, ни в ногах. И в глаза быку нужно смотреть непоколебимо…
– Я не знаю, что ты там задумал, Дмитрий Андреевич, но Никиткина трогать не надо.
– А кто его трогал? – обозленно вскинулся Лукомор.
– А разве Вербинский не твой человек?
– Нет! Подстава это! И грош тебе цена, мент, если ты этого не понимаешь!
– А если понимаю? Если мы настоящего киллера взяли?
– А Вербинский?
– Вербинский не при делах…
– А кто при делах?
– Есть люди. Очень далекие от Никиткина.
– Кто такие?
– Пока только догадки. Но выход на них есть.
– Я хочу знать, кто они такие.
– Ну, процесс можно ускорить. Если ты подключишься к делу. Только сделать все нужно в сжатые сроки.
У Максима имелся вариант, но не было людей, которые могли бы ему помочь. Если бы Ярышев находился под следствием, но его уже перевели в камеру для осужденных, поэтому так просто к нему не подобраться…
* * *
Киллер – не убийца, он всего лишь посредник между жизнью и смертью. Настоящий убийца тот, кто заказывает. Этого молодого мужчину интеллигентной внешности обрек на гибель его компаньон. Кому нужна эта смерть, тому и отвечать за грех убийства. А Стас всего лишь оружие в руках заказчика…
И все-таки в голову жертве он выстрелил с внутренним содроганием. Мгновенно прицелился, нажал на спуск, спустил с цепи пулю, которая попала точно в голову. Повезло человеку – во сне умер.
Пистолет был с глушителем, выстрел прозвучал бесшумно, но все-таки лежавшая рядом с мужчиной женщина проснулась. Вскочила, огромными от страха глазами уставилась на Стаса.
Он был в маске, и ему нечего было бояться. И путь отступления продуман до мелочей. Он мог спокойно уйти, не причинив женщине вреда. Но, увы, ее тоже нужно было убить. Ее приговорил к смерти настоящий убийца, Стас всего лишь нажал на спусковой крючок.
Ребенка убивать ему не приказывали, но пацан появился из ниоткуда, и смотрел, смотрел. А глаза страшные – злые, холодные. Как будто абсолютная ненависть смотрела на Стаса. Совсем это не детский взгляд…
Он вышел из спальни, покинул квартиру. Пацан остался в комнате, но его глаза продолжали смотреть на Стаса. Даже когда сел в машину, эти глаза продолжали вытягивать его душу.
Миша отвез его на квартиру, Лида налила водки. Миша куда-то исчез, а Лида осталась. И теперь она тянула его душу. Смотрела на него глазами пацана… Стас не выдержал, заорал на нее и… проснулся.
Он лежал на шконке в тюремной камере, а на него смотрел верзила с острием церковного купола на шее. Грудь у него широкая, но татуировщику почему-то не хватило места, чтобы нанести на нее весь собор… Он смотрел пристально, с хищной ненавистью.
Может, он сомнамбула, лунатик? Или этот арестант ему тоже снится?
Стас поднялся, помахал рукой перед его глазами:
– Эй, проснись!
– А кто спит? – ухмыльнулся верзила. – Я на тебя, фраер, смотрю. Не нравишься ты мне. А знаешь почему? Ты моего кента убил.
– Я?! Твоего кента?! – Стасу стало не по себе.
Он мог бы вырубить верзилу. Или даже убить. А дальше что? Арестант этот в авторитете, за ним блаткомитет. А в камере без разрешения «смотрящего» руки распускать нельзя. Кто нарушит это правило, того могут и опустить… А Стасу целых девять лет мотать. Если он раньше не соскочит…
А может, и не надо соскакивать. Девять лет – это не так уж и много. Отмотает срок, выйдет на свободу с чистой совестью. И бегать от закона не придется… Если выйдет. Если его уже не приговорили.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу