Саша Южный - Побег из Вечности

– Почему ты уверен, что именно так и будет?

– Я плохо помню свои ночные действия, но чувства и ощущения, которые в тот момент наполняют меня, – они не забываются. Я имел более чем достаточно времени, чтобы изучить и проанализировать свою болезнь. Мы даже экспериментировали со вторым твоим предшественником, пока с ним не случился инфаркт.

– Как получилось, что ты попал сюда, а не в сумасшедший дом?

– Я обманул врачей. Ведь приступы происходят только ночью, а обследовали меня днем. К тому же тогда они случались крайне редко и были короткими.

– Но, может, в психушке было бы лучше?

– Сидеть с идиотами?! – кинул на меня взгляд Холст. – Лучше уж одному.

Потом я спросил о том, что в данный момент интересовало меня больше всего:

– Ты убивал в тот момент, когда у тебя съехала крыша?

Холст усмехнулся. Он понял, к чему я клоню, – не убьет ли он меня при очередном приступе.

– Нет, – ответил он. – Свихнулся я уже после убийства, к вечеру, в камере. Кругом кровь, трупы отца, матери, сестры… – эта картина все время стояла у меня перед глазами. Вот тогда крыша и поехала. Мне было только восемнадцать. Однажды ночью я убежал в другую реальность, стал иным. И картина исчезла. Даже наутро, когда я вернулся оттуда, ее не было.

– Откуда? – не понял я.

– Из той реальности.

– И кем ты себя в ней представляешь?

– Я не представляю, я реально тем и являюсь. Кем-то вроде зверя. Но моими действиями можно управлять. Точнее, меня можно направлять. Собака может слушаться человека, если он свой. Чужого она загрызет. У меня примерно так. Но, в отличие от собаки, у меня остаются задатки логического мышления. А кроме того, появляется чудовищная сила.

– Так вот почему ты едва не задушил меня.

Холст покачал головой:

– Тебе повезло. Это была лишь тень приступа. Иначе я смял бы твое горло в одну секунду, как жестянку из-под пива.

– Понятно, – произнес я, задумчиво глядя в окно и пытаясь разобраться, выиграл ли я от перемены камеры или наоборот.

Потом решил, что выиграл. Все какое-то разнообразие, к тому же пейзаж. Главное, дождаться весны. «Главное», – усмехнулся я, поймав себя на том, что еще мыслю земными категориями. В Вечности не было главного или второстепенного. Там не было ни черта. Свободное падение в бездну. Но моя натура предпочитала жить иллюзиями, а не падать туда. Холст уже перешагнул этот барьер. Он падал в Вечность и все реже оглядывался на свое прошлое.

Я проснулся около пяти утра и посмотрел в окно, чтобы сверить свои внутренние часы с природой. Небо было чистым. Дожди ушли вместе с февралем. На дворе стоял март. На востоке над горизонтом разгоралась узкая малиновая полоска. К шести она станет значительно шире, а потом взойдет солнце. Было абсолютно тихо. Время звуков еще не пришло. Я взглянул на Холста. Он спал. Мне казалось, что он переносит заточение лучше меня. Но он и сидел дольше. Видимо, втянулся.

Ближе к шести появились звуки. Они рождали в моей голове образы, и я пытался определить, насколько они соответствуют действительности.

– Жалко, что мы видим только восход, – сказал я за завтраком.

Холст посмотрел на меня с насмешкой:

– Приятель, мы уже в Вечности. Ты разве не замечаешь? Мы давно слились с ней. Тот миг, что назывался твоей жизнью, его уже нет. Прими это и не цепляйся за прошлое. Заход, восход! Потом ты захочешь увидеть площадь, море, город, улицу, где родился, чье-то лицо. И это будет без конца. Пока не свихнешься.

– Свихнуться, это не так уж и плохо, и даже хорошо, учитывая наше положение, – сказал я.

– Здесь ты прав, – согласился Холст. – Но в нашем обществе уже есть один псих.

– Да, – согласился я. – Пропадет разнообразие.

– Тут сидел один до тебя, – произнес Холст. – Он говорил, что постепенно все, что было с тобой раньше, все, что ты имел и кого знал, прежде чем попасть сюда, – лица людей, события, города, – начнет бледнеть, словно покрываясь туманом, пока не исчезнет совсем. Тогда ты окажешься один. Как ни странно, от этого станет легче. Он отмотал десять лет. Старожил по сравнению с нами.

– Это тот, что умер от разрыва сердца?

– Да.

– А тот, которого забрали в психушку?

– Я с ним почти не общался. Он выдержал две недели, а потом его увезли. Слабак! После этого я два года сидел один.

– Ты делал это специально?

– Что именно? – спросил Холст.

– Доводил их до ручки.

Холст пожал плечами:

– Как сказать. Целенаправленно – нет. Но приступы, что с ними поделаешь. А кроме того, здесь мне такие не нужны. Они были сломлены внутри. Слишком долго сидели. А я нуждался в парне с характером и стальными нервами.