Брижит Обер - Четыре сына доктора Марча. Железная роза

30 января. Я уже много раз встречался с Грегором. Он удивляется, почему бригады до сих пор не начали действовать, и хочет увидеться с кем–нибудь из руководителей. Он становится опасен.

Я предложил ему попробовать гипноз, чтобы пройти к истокам воспоминаний. Он отказался. У меня впечатление, что он не вполне доверяет мне.

8 февраля. Сейчас я совершенно убежден, что Грегор сползает к безумию. Он утверждает, что нашел своего брата, того самого пресловутого близнеца. Я попытался растолковать ему, что этот брат является проекцией его сознания, чтобы избавиться от чувства вины. В каком–то смысле моделью «хорошего» Грегора. Он посмотрел на меня так, словно с ума сошел я.

22 марта. Грегор перешел в наступление. Он не понимает, почему список до сих пор не стал достоянием гласности. Мне пришлось объяснять, будто бригады всегда так действуют — неторопливо и осмотрительно. Врага надо брать врасплох… Он ничего не сказал и посмотрел на меня тем странным пристальным взглядом, какой бывает у него иногда, и мне стало не по себе. Мне пришла мысль, что, если Грегор и впрямь сойдет с ума и станет считать себя собственным братом–близнецом, он перестанет представлять опасность. Я работаю в этом направлении во время наших сеансов. Начал без его ведома применять гипноз. Хорошие результаты.

— Подлец! — воскликнула Марта, прервав чтение.

Я устало пожал плечами. Да, ничего не скажешь,

Ланцманн был изрядный подлец. Старался сделать так, чтобы брат побыстрей сошел с ума. Интересно, а что он без моего ведома проделывал со мной во время сеансов «релаксации»?

Я попросил Марту продолжать. Задувал ветер, лил дождь, и в окно негромко, монотонно стучала ветка, точно рука ребенка, который просит приюта. Марта перевернула страницу, машинально прочла первые строчки и подняла на меня озабоченный взгляд.

— Что такое?

— Знаешь, я думаю, будет лучше, если ты сам прочтешь.

Я буквально выхватил у нее записи Ланцманна и лихорадочно пробежал жирно отпечатанный машинописный текст:

Когда Грегор завершит свое превращение в Жоржа, хорошего двойника, любимчика матери, не совершившего отцеубийства, мне достаточно будет только шевельнуть пальцем, и Грегор фон Клаузен окончательно исчезнет с поверхности земли. Я стану единственным обладателем его тайны. И единственным получателем солидных сумм, которые эти выжившие из ума престарелые нацисты готовы платить мне.

Вне себя от ярости я швырнул пачку страниц на пол.

— Он врет, врет! Ты слышишь? Это он сошел с ума, а не Грегор! Он и из меня пытался сделать сумасшедшего! И как я мог столько лет доверяться ему! Господи, каким же я был дураком! Вот уж он, наверно, веселился во время сеансов!

Марта повернула ко мне страдальческое лицо и вдруг припала к моей груди.

— Ох, Жорж, Жорж…

Я гладил ее волосы, возбужденный ее близостью, не находя, что сказать. Руки Марты обвились вокруг моей шеи, ее грудь прижалась к моей, я чувствовал на коже ее дыхание, и мы молча, взволнованные, опустились на кровать. Пачка листов упала на пол.

В леденящем холоде я встал, достал сигарету, закурил. Смерклось, и в темноте вспыхивал красный огонек сигареты. Марта потянулась, села на кровати. Машинально оправила измятое, расстегнутое платье, провела рукой по моей щеке. Шепнула:

— Я так боялась, что ты больше никогда не захочешь меня.

— Почему?

— Я боялась, что ты будешь испытывать ко мне отвращение.

— Потому что ты их убила?

— И поэтому, и потому что обманывала тебя. Берясь за это дело, я была уверена, что не привяжусь к тебе. А потом…

Она не закончила. Я затянулся и долго не выпускал дым.

— Марта…

— Да?

— Марта, я должен спросить тебя: ты точно не веришь тому, что написал тут Ланцманн? Точно не веришь, что я — это другой?

Марта посмотрела на меня:

— Ты — это ты, и я люблю тебя.

— Но ты была готова выдать меня им.

— Я так думала. Но поняла, что не могу этого сделать. Иначе я не ликвидировала бы Грубера. Я не могла допустить, чтобы они уничтожили тебя. Стоило мне представить, что ты превратишься в безмозглое существо, живущее растительной жизнью… Это было невыносимо! Я не прошу простить меня за то, что я тебя предала. И вообще ни о чем не прошу.

Гордая Марта. Я запустил пальцы в ее рыжие кудри.

— Слушай, а как тебя зовут, какое твое настоящее имя?

— Марта. Груберу я солгала. И я действительно брюнетка. В сущности, ты единственный, кто знает мое подлинное лицо…

Она сняла рыжий парик, открыв волосы цвета воронова крыла, придающие ее живому лицу что–то индейское.