Альберт Байкалов: Зловещий детдом

– Нет, ты что? – Матвей замотал головой. – Таким способом уходить из жизни – безумие. Да и вообще, – Матвей пожал плечами, – им было ради кого жить. Сам говоришь, внук остался. Просто мысли с утра до вечера заняты одним и тем же. Человек становится рассеянным, забывчивым. Вот что-то и оставили включенным…

– Ты сможешь это проверить? – Рык испытующе уставился ему в глаза.

– А куда же я денусь? – развел руками Матвей. – Только хотелось бы с братом Ткача самому пообщаться.

– Я передам, – Рык встал. – Они сейчас в области. Решают вопрос усыновления.

– В смысле? – не сразу понял, о чем речь, Матвей.

– Племянника, – уточнил Рык. – Сына Ткача хотят забрать.

– Но так это дело не одного дня, – удивился Матвей.

– Они пока собираются найти, где он. Ведь никто ничего не знает…

За полчаса езды по запруженным машинами улицам Колган изрядно понервничал. Он не любил быть в качестве пассажира. А если за рулем была женщина, это тяготило его вдвойне. Нет, Васильева водила машину неплохо, однако Колган не любил от кого-то зависеть. Ему как никому известно, как хрупка человеческая жизнь и как тонка грань между ней и смертью.

Колгана охватывало беспокойство, когда она перестраивалась из ряда в ряд, обгоняла попутные машины, выезжала на полосу, рядом с которой была полоса встречного движения. Он напрягал ноги, когда Васильева на мгновенье позже, чем ему казалось, начинала тормозить перед препятствием. Колган стал ловить себя на мысли, что с каждым разом эти чувства острее. Он не мог понять, что это: признак трусости или развившаяся осторожность?

Наконец Ирина Станиславовна свернула на стоянку и медленно покатила между рядами машин, ища свободное место.

– Вот «бэха» выезжает! – воскликнул Колган, подавшись в направлении выезжавшего «БМВ».

Копившийся доро́гой страх вдруг вырвался наружу странным облегченьем.

– Господи! – вздрогнула Васильева. – Ты зачем пугаешь?

– Это у тебя нервы, – констатировал он и откинулся на спинку кожаного сиденья.

Ирина Станиславовна въехала на освободившееся место, заглушила двигатель и посмотрела на Колгана:

– Когда пойдешь?

– А она точно уже здесь? – он наклонился и посмотрел на переливающуюся зелеными огнями вывеску.

– Точнее некуда. – Васильева отстегнула ремень и показала назад: – Видишь, красного цвета «Мазда»?

– Это ее? – Колган развернулся на сиденье. – Неплохо живет главный специалист-эксперт Департамента защиты прав детей!

– Кто на что учился, – Васильева толкнула дверцу.

– Сдается мне, что мой вклад в ее благополучие самый большой, – проговорил Колган, задумчиво глядя перед собой.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, – напомнила она. – Через какое время тебя ждать?

– Звякни мне на трубу, – попросил Колган. – Я и выйду.

– Что сказать? – продолжала она забрасывать его глупыми вопросами.

«Неужели нельзя самой придумать? – разозлился он, глядя перед собой. – И почему, оказавшись рядом со мной, она перестает думать сама? Хочет показать, будто мое мнение для нее важно? Как бы не так!»

– Что угодно, я пойму, – подавив в себе желание съязвить, отмахнулся Колган. – Кстати, надо было мне заранее выйти.

– Окна выходят на другую сторону, – успокоила она его и вышла.

Васильева шагнула через порог зала и встала. В образе брутального мужчины рядом тут же возник метрдотель.

– Добрый вечер!

– Здравствуйте, – глядя ему в глаза, кивнула она. – Меня здесь должны ждать…

Трухаева Лариса Георгиевна сидела за столиком у стены. Статная дама с цепким нервным взглядом и нездоровым румянцем на щеках тоже увидела Ирину Станиславовну и улыбнулась.

– Давно ждете? – опускаясь на услужливо выдвинутый официантом стул, спросила Васильева.

– Сама только подъехала, – грудным голосом ответила Труха. – Эти пробки – что-то невообразимое. Я на работу приезжаю такая уставшая, словно ночь у станка отстояла.

«Как будто ты знаешь, что такое станок, – разглядывая появившееся на пальчике Трухи новое колечко, думала Васильева. – В школе ни дня не проработала! Да что там в школе? Весь твой опыт работы с детьми-то – один сезон в должности пионервожатой».

Труха не скрывала, что не питает к детям симпатии и никогда не хотела их иметь. Поэтому был парадоксальным тот факт, что у нее имелась дочь. Оксану Васильева знала. Она была полной противоположностью волевой и решительной мамаше, которая для достижения своей цели была готова идти по головам. Правда, до определенного времени. На фоне набиравшей обороты борьбы с коррупцией и участившихся «посадок» разного рода чиновников ее пыл неожиданно стал спадать. Впрочем, это стало заметно во всех сферах. Вся страна, население которой поголовно привыкло воровать, вдруг стала медленно впадать в странную апатию.