Нас всегда притягивало друг к другу, даже после рождения детей и нескольких лет брака. Мы заводили друг друга. Временами во время ссоры мы могли обменяться взглядом и начать смеяться, и все - ссоре приходил конец.
Я слушала жалобы своих подружек на их браки и понимала, что, несмотря на все мои проблемы, я сделала лучшую партию. Когда я смотрела на Генри, то понимала, что по-прежнему владею его сердцем, потому что временами он становился очень ревнивым.
Однажды он угрожал взорвать заведение одного парня, потому что тот начал со мной заигрывать. Мне нравилось смотреть, как он выходит из себя.
Но даже при всем этом, когда я узнала про Линду, все проходило очень сложно. Он был моим мужем.
Мне следовало думать о Джуди и будущем ребенке. А что мне еще оставалось делать? Вышвырнуть его? Выкинуть того, кого я любила, и кто всем меня обеспечивал?
Он не походил на своих друзей, которые заставляли жен канючить из-за пяти долларов. У меня всегда водились деньги. Со мной он никогда не считал денег. Я получала все, что желала, и дарила ему счастье. С чего мне было выкидывать его?
Почему я должна была его терять из-за измены? Почему я должна отдать его другой? Ни за что! Если я и вышвырну кого, так это ту, что хочет увести у меня Генри. Почему она должна победить?
К тому же, когда я справилась о ней у других жен, то узнала, что он всегда приходил к ней пьяным. Узнала, что он унижал ее и заставлял ждать в машине всю ночь, пока играет в карты с парнями.
Я начала понимать, что она получает темную сторону Генри, а лучшее остается мне.
***
Генри: Почти все свое время я проводил с Карен и детьми, но когда Карен начинала истерить и сводить меня с ума, я съезжал к Линде. Там я оставался пару дней, а затем возвращался к Карен.
Это безумие продолжалось даже, когда я сидел в тюрьме. Помню, как в Рикерсе Карен на уши поставила всю комнату для свиданий, визжа как горилла.
Она тогда просто обезумела. Оказалось, что один из гребаных стукачей показал ей имя Линды в списке моих посетителей. Карен заставила меня вычеркнуть Линду из списка посетителей, в противном случае она грозилась рассказать про непрочные семейные узы и нездоровую семейную жизнь, когда ее будут опрашивать социальные работники и полицейские надзиратели для досрочного освобождения.
Для меня это значило лишние два месяца на свободе, поэтому я попросил надзирателя убрать имя Линды из списка.
***
Карен: Пока Генри находился в Рикерсе, я старалась по возможности навещать его. Это место походило на настоящий свинарник.
Охранники ужасно обращались с женами. Посетителям приходилось ехать к парковке неподалеку от острова, откуда уже они ехали на тюремном автобусе через охраняемый мост к трейлеру, где их распределяли и отводили на свидание в разные части тюрьмы.
Я тогда так раздулась, что едва могла влезать или сходить с автобуса, но остальных жен неоднократно оскорбляли и лапали охранники. Это было отвратительно, но что еще могли поделать женщины?
Они не могли накричать на охранников, потому что им было бы отказано в посещении, и им также не хотелось говорить мужьям, чтобы не усугубить положение.
К тому же все визиты длились лишь двадцать минут, и приходилось общаться через переговорную трубку, а разделявшее вас грязное стекло никогда не чистили. Вдобавок нельзя было приходить туда, когда хочешь. Мне приходилось ехать туда по субботам, после чего я не могла прийти до следующего воскресенья, и после уже вновь ждала субботы.
Я работала вместе с адвокатами, чтобы как можно раньше освободить Генри. Например, существовало правило, при котором снимали десять дней в месяц за примерное поведение.
Таким образом, можно было скостить треть шестидесятидневного срока. Я обратилась в комиссию по штрафам и досрочным освобождениям. Там мне сказали, что правило изменилось до пяти дней в месяц. Со мной едва не приключился припадок. Я отправилась к нашему адвокату и предоставила бумаги, показывавшие, что Генри приговорили по старым правилам.
Я забросала письмами мирового судью. Писала письма в Дисциплинарную комиссию. Писала, куда только могла. Заставила писать адвоката. Я сражалась и выиграла. Они решили уменьшить срок Генри на двадцать дней вместо десяти.
Но даже при снятии двадцати дней он не мог выйти до 28 декабря, а я пообещала себе, что верну его домой на Рождество. Эта мысль засела у меня в голове.
Это было моей движущей силой. Я вновь отправилась в комиссию Рикерса. Я сказала, что двадцать восьмое попадает на воскресенье, а насколько я знаю, людей освобождают до начала выходных. Генри должен быть освобожден в пятницу, двадцать шестого. Они согласились, но заметили, что это на день позже Рождества.
Читать дальше