Татьяна Степанова - Темный инстинкт

Комната, как пояснила Мещерскому Майя Тихоновна, была некогда кабинетом первого мужа Зверевой, дирижера Станислава Новлянского — отца Алисы и Петра. И все в ней с тех пор оставалось так, как и при его жизни. Однако теперь в ней обитал секретарь. И престижный чемоданчик походного компьютера принадлежал явно ему.

Дмитрий Корсаков с мокрыми после душа соломенно-крашеными волосами взял у домработницы только чашку кофе и пил его в музыкальном зале. Включил магнитофон.

Мещерский снова услыхал приглушенную «Шехеразаду», на этот раз уже в исполнении симфонического оркестра.

Первые такты, тему Шехеразады — нежную и трогательную партию скрипки. Корсаков постоянно возвращался на эту мелодию, щелкая кнопкой перемотки пленки.

Григорий Зверев и Алиса Новлянская, как оказалось, с самого раннего утра гулявшие вокруг озера, явились к завтраку тихие и очень серьезные и тут же составили компанию приятелям. Алиса принесла из бара в гостиной бутылку бренди и хотела было налить мужчинам, но все отказались — утро все-таки. Тогда она налила себе в кофе солидную порцию. Новлянский Петр, сошедший к столу ровно в девять ноль-ноль в шикарном ярко-алом спортивном блузоне от Ферре и белоснежных брюках, молча забрал у нее бутылку и так же молча вернул ее в бар.

Майя Тихоновна кофе пить не стала, жаловалась на мигрень, на «мухи в глазах» и попросила Шурочку выжать ей на кухне морковного сока пополам с апельсиновым.

Однако на гренки и на булки налегала так, что те только Хрустели у нее на зубах.

К столу не вышли только Зверева с мужем да Шипов-младший. В саду не было слышно и лая бультерьера. Мещерский ел без особого аппетита. Мысли его блуждали далеко. Где — он никогда бы никому не признался. Даже себе. Из зала лилась «Шехеразада»: корабль Синдбада плыл навстречу приключениям. И вот капитан увидел принцессу — точно Одиссей Навсикаю… Мещерский подцепил вилкой сардинку. «Музыка говорит нам то, что мы скрываем даже от себя». Точно. Скрываем то, что постоянно стоит перед нашими глазами. А что стоит? Спальня. Вчера вечером он узнал, что спальня Зверевой — на первом этаже рядом с музыкальным залом, двери ее выходят в холл перед гостиной. Белые двери, окна — на озеро. И Шипов ушел туда первым. Мещерский откусил кусочек тоста со свежим огурцом — на столе, как назло, не оказалось соли.

Господи, что это за пара? Как она просыпается по утрам, как засыпает ночью? У Шилова слишком кожа нежная, слишком покорный взгляд. Неужели ему не противно видеть рядом с собой эту постаревшую женщину, которой уже пятьдесят два (!) года, эту великолепную, странную женщину? Он пил обжигающий кофе. Ну а тебе, тебе самому, доведисъ вот так, какие бы чувства ты сам испытал с ней рядом? Он потянулся за салфеткой.

Ведь у нее было четыре мужа, а любовники? Да что говорить! Кто не вздыхал по ней, кто не хотел ее.., когда она была молодой? Кастро вон с ней по пляжам гулял, Рейган на ранчо возил. А еще баба Лена рассказывала, что в семьдесят восьмом в Мадриде из-за нее вроде бы свел счеты с жизнью какой-то знаменитый тореро. И все это — ее век.

Прошлое. От которого остался только голос. Да еще эта увядшая ухоженная маска искусно загримированного лица. И этот мальчишка Сопрано тоже вот остался…

Мещерский отложил салфетку и, улыбнувшись, вежливо поблагодарил Александру Порфирьевну за отменный завтрак.

— Сергей, прошу прощения, но там какой-то парень на машине вас спрашивает. — Мещерский почувствовал на плече чью-то руку. Бело-красный фирменный Петр Новлянский кивнул ему, распространяя вокруг себя аромат дорогих мужских духов.

— Меня спрашивает?

— Вас и вашего приятеля.

— Кто же это?

«Яппи» пожал узкими плечами:

— Пригласить его в дом?

— Нет-нет, сейчас мы выйдем, — Мещерский поспешно поднялся.

Он разыскал Кравченко — тот сидел на террасе с появившимся откуда-то Андреем Шиповым. Сопрано держал в руке стакан молока и пил его маленькими глотками.

В белесых потертых джинсах и синей хлопковой футболке он казался совершеннейшим подростком. На его шее поблескивала золотая цепочка.

Они с Кравченко о чем-то оживленно беседовали, а когда подошел Мещерский, умолкли.

— Интересно, кому это мы понадобились? — заметил Кравченко. — Хотя я, кажется, догадываюсь.

Шипов вышел вместе с ними. У ворот стояли потрепанные вишневые «Жигули», а за рулем — оперуполномоченный Сидоров собственной персоной.

— День добрый, — поздоровался он подозрительно приветливо. — Вадим, Сережа, вас не затруднит снова кое в чем оказать нам помощь?