Татьяна Степанова - Венчание со страхом

В принципе он не смог предвидеть только одного, что действие Эль-Эйч на человеческий организм в конце концов станет нам известно. Я думаю, он, готовясь к преступлению, тайно приезжал в Новоспасское, проникал на территорию базы через пролом в заборе, наблюдал за Ольгиным и знал, что тот не способен двигаться после приема дозы препарата. Но вот что кто-то добровольно повторит этот опыт на себе… — Никита покраснел и с надеждой воззрился на Катю. Но та так и не оторвалась от блокнота. Рука ее аккуратно выводила там строчку за строчкой.

— Все, короче, можно объяснить таким вот образом: умный хладнокровный негодяй, корыстный мотив, наследство, далеко идущий расчет, обдуманность действий, инсценировка серийных убийств, какой еще не знала криминальная наша практика, но… из этой ясной картины выпадают две самые существенные детали его поведения: усыновление глухонемого ребенка и то, что он спас жизнь тем двум мальчишкам в Братеевке, тоже вполне осознанно кинувшись за них в драку с убийцей Крюгером. И это… Я все понять, Кать, не мог: как он отлучался из дома среди ночи, оставляя ребенка одного? А он ему, оказывается, давал сильное снотворное — берлидорм. Мальчишка и спал, как сурок, половину суток. А проснется — папа уже вот он, рядом, после дела вернулся.

— Там был берлидорм, — Катя произнесла это тихо-тихо. — Я помню: белая коробочка на окне. Маленькая.

— И тем не менее, несмотря ни на что, ребенка он своего любит. Очень любит, Катя. А с Крюгером… да ты сама свидетельница, ЧЕМ мы ему, гаду, обязаны. Раскрытым делом. Задержанным педофилом-детоубийцей. Спасенными людьми. Черт! — Колосов ударил кулаком по столу. — Черт! Я как во тьме кромешной сейчас, Катька, понимаешь? Так же как и ты, слышишь! Не знаю, ничего не знаю. Потерял что-то такое, без чего… веру, что ли? Я ж его допрашивал, и он мне тогда выдал: «За что, мол, он (убийца) тетку мою прикончил? Знаешь ли ты это?» А это ведь мой вопрос, мой! Я все время в этом дерьме копаюсь: почему, да зачем, да что его заставило так поступить? Что он думал, на что рассчитывал… А Павлову тогда важно было только одно: не догадались ли мы об истинной подоплеке дела? Работает ли его инсценировка, пудрит ли он нам мозги по-прежнему?

— Не ты один ошибался, Никита. — Катя закрыла блокнот, поднялась. — Мы все.

Он тоже поднялся. Посмотрел в окно.

— Поедешь со мной сейчас?

— Куда?

— На Петровку. Его Москва, пока свой эпизод по институту отрабатывает, там в изоляторе содержит. Мне следователь беседу с ним разрешил.

— Хорошо. Поедем.

Он скривил недовольную мину: заладила тоже — хорошо, хорошо, как кукла на батарейке!

— Ты ж об этом деле обязательно написать хотела! Ну вот и поедем к нему, спросим его самого. Ты спросишь!

— Поедем, Никита. Ты только не кричи, я же не глухая.

У бюро пропусков их поджидали колосовские коллеги из отдела убийств Московского уголовного розыска. Вместе с ними они миновали ворота, пересекли усыпанный желтыми листьями внутренний дворик и вошли в здание изолятора.

— На последний этаж надо подняться, — Колосов хотел было пропустить ее первой на лестницу, но Катя вдруг остановилась.

— Я не пойду, Никита. Не могу.

Так она и осталась одна на площадке первого этажа. Тяжело оперлась на перила. Смотрела только вниз, на выщербленную плитку пола.

Павлова ввели в наручниках.

— Здравствуй, майор, — сказал он, окинув Колосова взглядом. — Снова мы свиделись. Ничего, что я тебе по старинке «тыкаю»? Может, мне это уже не полагается?

— Ты сам себе устанавливаешь, что тебе полагается, а что нет, — отрезал Колосов.

— Победу пришел праздновать?

— Нет.

— Вот и я к тому. Рановато. Все впереди у нас с тобой. — Павлов сел на привинченный стул.

— На твоей «спецодежде» обнаружена кровь всех четырех жертв. С результатами экспертизы тебя следователь завтра ознакомит, а я тебя по старой памяти предупреждаю: думай — молчать дальше тебе или говорить.

Павлов выпрямился. Кулаки его сжались. Но он быстро овладел собой.

— После убийства Балашовой ты ведь эту свою резину защитную в институте оставил, — Никита говорил медленно, — вынести уже не мог незаметно, а потому спрятал. Бежал-то, чтоб тебя в таком виде не срисовали, так? Надо было нам, конечно, все здание тогда обыскать, весь массив, глядишь, и нашли бы твой окровавленный костюмчик, Витя.

— Там, где я спрятал, не нашли бы.

— Не скажешь куда? Теперь-то все равно уж.

— Нет. Место больно хорошее, — Павлов дерзил. Серые глаза его холодно блестели. — Глядишь, пригодится еще.