Татьяна Степанова - Все оттенки черного

Труп лежал возле самых корней ели. В предутренних Сумерках это было странное, жуткое зрелище — мертвенно-бледное голое мертвое человеческие тело — на темной траве. Однако, чтобы рассмотреть детали, необходим был фонарь. Кто-то из милиционеров побежал к машине. И вот желтый электрический круг заплясал по траве и кустам. Света, однако, не прибавилось. Наоборот, лесные тени стали гуще, темнее. Сумерки клубились в тесной болотистой низине. В горле першило от сырости, запаха болотной тины и гниющей листвы: Катя почувствовала озноб.

Это не был ее обычный мандраж на месте происшествия, когда она одновременно и страшилась увидеть очередного жмурика, и сгорала от любопытства немедленно узнать все обстоятельства происшедшего и записать их в свой репортерский блокнот. Нет, здесь, у Май-горы, она испытала совершенно иные Чувства. Незнакомые, странные, они, казалось, поднимались из самых глубин ее сердца и пугали. Откуда-то — возможно, из этой вот сумрачной чаши, из болота, — надвигалось нечто невидимое, необъяснимое, жуткое, оно уже было близко, совсем близко — чье-то дыхание чудилось за спиной, чья-то тень, чье-то присутствие и угроза…

Это был инстинктивный, древний, первобытный страх человека перед… Катя тревожно оглянулась по сторонам — перед чем, господи? Это же самое сильное, необъяснимое и странное чувство Она испытала и… Да, перед тем, как они впервые отправились в тот дом, спрятавшийся за зелёной стеной кустов. Она попыталась успокоить себя: «Да что ты, черт возьми, так распускаешься! Ты же на работе, произошло убийство. Тебя взяли на место происшествия (вспомни, вспомни же, сколько раз ты сама так настойчиво этого добивалась!). А ты только и делаешь, что трясешься, как овца, от страха и…»

Но овладевшие ею чувства были сильнее всех доводов разума. Здесь, у подножия Май-горы, каждой клеткой своей, каждым нервом впитывая и эту промозглую сырость, и эти ядовитые призрачные сумерки, и свет умирающей на бледно-зеленом утреннем небе луны, Катя чувствовала себя песчинкой, маленьким, беспомощным, глупым и плаксивым созданием, которому суждено… ГОСПОДИ, НУ ЗАЧЕМ МЫ ТОЛЬКО СЮДА ПРИЕХАЛИ? ЧТО МЫ МОЖЕМ ИЗМЕНИТЬ, РАЗ ЭТО УЖЕ ПРОИСХОДИТ? КТО ВООБЩЕ МОЖЕТ ПРОТИВОСТОЯТЬ ЭТОМУ? ЭТОМУ ВОТ…

Катя с ужасом смотрела на куст, возле которого стояла. Ее труп первым привлек ее внимание, нет. А это вот сплетение ветвей и листьев — кажется, это была бузина.

— Осторожнее, измажетесь. Кровищи-то… — Гаишник тоже смотрел на куст. Лицо его, бледное и напряженное, кривилось от отвращения.

ЛИСТЬЯ И ВЕТКИ БЫЛИ В КРОВИ. Катя дотронулась до них и действительно «измазалась».

— Смотри внимательно! Узнаешь его? Кто-то? Кто-то из них, да? — Колосов приподнял мертвеца за плечи, словно куклу, демонстрируя его потрясенной Кате.

«Кто-то из них… Никита уверен, что убитый — кто-то из тех, кто сидел с нами и Сорокиной за одним столом в тот вечер, кто-то, кого он еще не видел, с кем не беседовал… Кто же это… Боже мой…»

Мертвец, оскалившийся в дикой гримасе ужаса и боли, исказившей его черты, был незнаком ей, совершенно вроде бы неузнаваем. Тощее, хрупкое, голое тело, тщедушное, жалкое. С него содрали всю одежду, и сейчас один из гаишников вытащил испачканный глиной ком ее из кустов. Ветхая клетчатая рубаха, лихие спортивные брюки с лампасами, застиранные семейные трусы.

— Никита, да это же… — Ката смотрела на одежду.

«Хозяева, што ль, нужны? Так стучите громче… — пронеслось в ее голове молнией — хриплый такой, пьяненький, добродушный голос. — Батя, как с войны вернулся, настрогал нас пять штук… Ведьма, ведьма она была, понял меня — нет?»

ОНА ОПОЗНАЛА Колоброда сначала только по одежде. Потом уже, через силу приглядываясь к тому, что валялось в траве у ели и некогда именовалось «человеком разумным», уверилась, что мертвец — тот самый косильщик лужаек. Залитое же кровью, искаженное дикой гримасой лицо мертвеца было по-прежнему неузнаваемо.

Колосов осматривал труп. Кате показалось, что с некоторых пор делает он это чисто машинально. Это словно уже вошло в непреложную обязанность, превратилось в некий ритуал, бесконечный, отработанный до мелочей, до автоматической точности движений, жестов, — калейдоскоп мертвецов — удавленник-самоубийца, отравленная женщина и этот вот, окровавленный, жуткий…

Катя не в силах была глаз отвести от огромной багровой раны на горле Колоброда.

— Резаная. — Колосов как раз и сам ее осматривал. — О таких обычно говорят: от уха до уха полоснули. Сонная артерия, гортань, трахея рассечены. Глубина раневого канала почти до позвоночного столба — ему почти голову отделили. Только вот где кровь? Тут целая лужа должна быть.