Татьяна Степанова - Все оттенки черного

— Вы боитесь насекомых, Катенька?

Катя обернулась. Юлия Павловна — она шла с кухни с плетеной сухарницей в руках — тоже засмотрелась на бабочек.

— Нет, но… вообще-то да. Не боюсь, но не люблю. — Катя посторонилась, пропуская ее к столу.

— Много их налетело. Надо бы дверь завесить… раньше продавались такие вьетнамские шторки из бамбука. Шуршали на ветру очень приятно. Не бойтесь, милая, это хрупкие сое здания. — Она дотронулась до Катиной руки чуть повыше запястья, словно дружески ободряя. — Они живут один день. Завтра от них не останется и следа. И они совершенно безвредный.

— К столу, к столу, — Александра Модестовна внесла на черном подносе сразу несколько небольших пузатых глиняных чайников, — чем богаты…

Чай в них оказался разным: травяным, фруктовым, зеленым китайским с добавками, липовым — и еще бог знает каких сортов. Всего чайников было семь. Кате по ее просьбе налили чая с вишневым листом. Мужчина, сидевший напротив, весь вечер пил чай с мятой. Нина пила зеленый. Какой чай, из каких именно чайников пили остальные (хотя впоследствии именно эта деталь настойчиво интересовала Колосова) она там, за столом, не запомнила.

Это было обычное шумное застолье. Разносолов особых не было, но, помимо чая, появилось и спиртное — а как же в компании, где больше половины — мужчины, без него? Бутылка хорошего армянского коньяка, какой-то импортный ликер и фляжка в полиэтиленовой красивой оплетке — Катя не видела, что это точно было, — скорей всего виски, судя по бутылке. Одно она могла подтвердить точно: никто из женщин за столом спиртного не пил — только травяной чай. К рюмкам весьма активно прикладывались из всей компании трое мужчин: Константин Сорокин, какой-то плотного сложения парень с подбритым затылком, одетый в фирменную байковую толстовку. Катя поняла из общей беседы, что это родственник Александры Модестовны, да к тому же ее тезка: его звали за столом кто Шура, кто Саша, и…

Именно этот удивительный человек на весь оставшийся вечер приковал ее внимание. Катя поражалась: надо же, ведь поначалу она его даже не заметила! Его! О встрече с которым не раз, наверное, впоследствии будет рассказывать и на работе, и дома.

Это был Олег Смирнов. Первый фильм с его участием Катя видела в шесть лет. Фильм был красивый, романтический, со стрельбой и приключениями, про гражданскую войну, про белых и красных в духе «неуловимых». Катя-малышка переживала за героев аж до слез. Прямо руки чесались выстрелом из рогатки, отнятой у друга детства Сережки Мещерского, помочь главному герою (Олегу Смирнову), когда он мчался по степи, да на тачанке с пулеметом, да кони его гнедые были подобны огненному чуду…

И впоследствии Олег Смирнов частенько позволял любоваться собой с экрана. Он снимался со всеми известными актерами, у самых знаменитых режиссеров. Он и сам был знаменит и популярен. А еще молод, пластичен, обаятелен, талантлив. И это было вроде бы совсем недавно, возможно, не далее как вчера, но…

Сейчас напротив Кати сидел грузный, тронутый сединой шестидесятилетний мужчинах с еще красивым, но усталым, словно бы измятым жизнью лицом. Он старался держаться бодро, что называется, молодцом. Но это была уже тень тени того, что когда-то было. Кате стало грустно.

Об Олеге Смирнове (хотя там, за столом, она так и не осмелилась заговорить с ним) она, порывшись в памяти, извлекла массу сведений. В последнее время, когда кинематограф наш почти умер (как печально выражался Кравченко, любивший «киношку», — «склеил ласты»), Смирнов много и весьма плодотворно работал в театре. Он покинул МХАТ, организовав собственный коммерческий театр. Назывался тот весьма претенциозно «Табакерка грез». В этой «Табакерке», как осторожно замечала газета «Культура», «царил дух новаторства». Там ставили весьма рискованные и эпатирующие эксперименты, в том числе и с классикой.

Желтая пресса порой взахлеб писала об откровенно сексуально-скандальном характере некоторых постановок Смирнова. Он одним из первых обратился к «Жюстине» маркиза де Сада. Затем прочное место в репертуаре «Табакерки» заняли «Сто дней Содома», «Тихие дни в Виши». Он ставил и «Лолиту», но потерпел неудачу.

В спектаклях этого театра, по выражению ценителей, царил «оргиастический дух абсолютной свободы и раскрепощения плоти». Смирнов каждый раз показывал что-нибудь «остренькое»: женский и мужской стриптиз, акробатический трюки в постели, исполнение мужских ролей — женщинами а женских — раскрашенными мальчиками. Он увлекался античностью. Его «Вакханки», поставленные очень откровенно, кроваво и брутально, всколыхнули Париж, когда «Табакерка» ездила туда на гастроли. Однако…