Татьяна Степанова - Все оттенки черного

— А кто этих извращенцев разберет, что у них на уме? Сегодня ему девчонку подавай мучить, завтра мальчика. Что ни говори, а связь вроде бы какая-то есть: всплеск агрессии. Какой цвет любви он тогда избрал? Красный, кровавый? Ну как раз, самое оно.

— Ты знаешь, складывалось впечатление, что он не хотел, сопротивлялся такому выбору.

— Ну, не знаю. Возможно, Колосов тебе не все рассказал, возможно, его подозрения что-то еще имеют под собой. И потом, эта кличка, данная Ишенкову учениками, — перед ними он тоже, оказывается, своих садистских наклонностей не скрывал. Ну и, наконец, новое убийство, дикое по своей сути, происшедшее как раз в тот момент, когда он находился неподалеку и…

— Вчера, когда ты лежала там, на траве у них, — сказала Катя, — он очень странно себя вел. Что-то молол такое… я даже подумала — у него температура.

— Перевозбудился, урод, — Нина презрительно скривила губы, — не на ту, гад такой, напал, я ему покажу убийства детей! А знаешь, странное дело: все, что мы про него узнали, пусть даже это и неправда… В общем, он померк в моих глазах. Ничего, кроме отвращения и неприязни. А ведь почти нравился сначала, а?

Катя задумчиво кивнула: Нина весьма точно выразила и ее собственную мысль.

После завтрака они коротали время в саду, чутко прислушиваясь, не раздастся ли какой подозрительный шум у соседей, где сейчас производились допросы. Но все было тихо. Около половины двенадцатого Нина решила сходить в магазин за хлебом. Катя хотела отправиться вместе с ней, но приятельйида запретила: а вдруг Колосову срочно что-то понадобится? Сиди, жди.

Проводив подругу, Катя бесцельно слонялась по участку. Ей смертельно хотелось знать, что сейчас происходит на даче Чебукиани: там ли еще Колосов и следователь прокуратуры, с кем они беседовали, что узнали? Полуденное солнце припекало. Так и хотелось сбросить сарафан и остаться в купальнике, что Катя и сделала. Безделье и неизвестность крайне угнетали. Катя сходила за корзинкой и начала трудолюбиво собирать с кустов красную смородину: «Желе сварим, Нинке полезны витамины».

Делала она все чисто машинально, мысли ее витали далеко, а руки проворно сновали, обрывая алые спелые грозди. Она приблизилась к сараю. Тут на солнцепеке рос огромный смородиновый куст, похожий на шар. На него она и нацелилась. И вдруг заметила в зелени что-то пестрое. Катя осторожно раздвинула ветки. С той стороны забора на нее, не мигая, смотрел Антоша. Он прижался лицом прямо к деревянным планкам. Во взгляде его не было обычной настороженности, но не было и любопытства. Светлые глаза под белесыми бровями глядели внимательно и холодно. Одет он был в клетчатую рубашку, завязанную на животе узлом, и шорты.

— Привет, — Катя улыбнулась, хотя ей в то утро не очень-то хотелось улыбаться.

— Привет, — он словно ощупывал взглядом ее плечи и грудь, полуприкрытую розовым купальником.

— Что, смородины захотел? На, попробуй. — Она протянула ему сорванную гроздь. Ожидала, что он снова попятится, как зверек. Но мальчик потянулся, просунул между планками забора руку и взял ягоды.

— Хорошо тебе на даче? — спросила Катя.

Он молчал.

— Хочешь номочь мне собрать?

Он кивнул… — Тогда айда, присоединяйся. Тут у тебя вроде дыра в заборе. Сам проломал?

— Нет, она была. Я нашел, — он наклонился и юркнул в кусты.

И вот он уже перед Катей, отряхивает голые коленки от земли и травы.

— Срывай аккуратно, смотри не раздави ягоды.

Мальчик начал рвать смородину сначала нехотя, по одной ягодке. Потом уже целыми горстями. Видимо, ему было смертельно скучно, и он просто не знал, как убить время. Катя чувствовала: вот подходящий момент поговорить с ребенком, спросить его о…

Но она ощущала какую-то необъяснимую скованность и нерешительность, ловя на себе его холодный, недетский, изучающий взгляд.

— С листьями не обрывай. Потом трудно сортировать будет. Дай я покажу, как нужно. — Она придвинулась к нему ближе. — Антоша, что у тебя с рукой такое? С левой? С ладонью?

Он повернул левую руку ладонью вверх. От мизинца к большому пальцу наискось протянулась багровая полузажившая ссадина, точно такая же, как у Смирнова и…

— Где ты так поранился? — тихо спросила Катя. Он молчал.

—Кто это тебе сделал? Кто разрезал тебе руку, Антон?

— Никто. Я сам. Бритвой. Это не больно. — Он вскинул голову, посмотрел Кате прямо в глаза, потом протянул пораненную руку и. потрогал Катины волосы.

— Мягкие. Как у моей матери. Только она их светлым красила.