Эллери Куин - Девять месяцев до убийства

— О, ботинок мы уже нашли. Спортивный ботинок для парусного спорта. Нашли в шкафу для обуви в гардеробной восточных апартаментов. Размер — семь с половиной. Тютелька в тютельку совпадает с отпечатком в пепле. На подошве разрез, под острым углом пересекающий четыре бороздки.

— Апартаменты, конечно, принадлежат Марко Им-портунато. И ботинок тоже его.

— Совершенно верно.

— Джо, ботинок у вас?

Сержант Войтершейк принес его. Это был обычный голубой спортивный ботинок с толстой подошвой. Эллери внимательно исследовал разрез.

— Дайте мне, пожалуйста, пинцет и щипцы, Джо. В общем, что-нибудь, чтобы отогнуть края разреза.

Войтершейк подал ему инструменты и лупу. Оба полицейских наблюдали за действиями Эллери совершенно бесстрастно. Эллери развел края разреза и стал изучать через лупу его внутренность.

— Сомнений быть не может. Подошва совершенно новая. Не понимаю, как можно было сделать на подошве такой длинный и совершенно равномерный по глубине разрез. Разве что долго балансировать, стоя на лезвии топора одной ногой. Нет, разрез на подошве явно был сделан специально. Ведь такой спортивной обуви выпускается масса, и купить ее можно где угодно. Поэтому разрез сделан, чтобы облегчить нам идентификацию ботинка. Чтобы нам было легче убедиться, что отпечаток на сигарном пепле оставлен ботинком Марко Импортунато.

Словом, тоже для того, чтобы обвинить Марко в убийстве брата. А Марко уже допрашивали?

— Очень осторожно, — ответил инспектор Квин. — Так сказать, мимоходом. В данном случае спешить ни к чему. Мы пока только зондируем почву.

Эллери поставил ботинок Марко Импортунато на стол. Сержант Войтершейк снова его тщательно упаковал.

— И это все, что есть против Марко? — осведомился Эллери. — Золотая пуговица и отпечаток ботинка?

— И еще то, что он левша, ответил Старик.

— Левша? Ну, просто немыслимо! Сегодня на убий-цу-левшу уже никого не купишь.

— Но видимость такая, что убийство совершено левшой.

— И, конечно, все остальные подозреваемые правши?

— Насчет всех других подозреваемых я не знаю. Мы еще скользим по поверхности. Во всяком случае, Джулио и Нино — правши.

— Почему убийство обязательно было совершено левшой? У тебя что, есть доказательства?

Инспектор Квин кивнул сержанту. Войтершейк молча передал Эллери папку с фотографиями. Инспектор показал на самую верхнюю.

— Вот. Если судить по этому, он был левшой.

На фотографии был снят угол комнаты. Снимок, вообще говоря, не относился к числу шедевров фотоискусства. На нем, однако, был хорошо виден явно феодальных времен письменный стол из дуба — тяжелый, длинный, богато украшенный резьбой. За ним на вертящемся кресле сидел мужчина, или, вернее то, что когда-то было им. Фотограф снимал труп спереди, со стороны письменного стола. Верхняя половина тела и голова лежали на нем. Половина черепа была размозжена.

По столу были разбросаны большое пресс-папье и какие-то бумаги, не залитые кровыо — разбитая часть головы пришлась на газету, впитавшую кровь и мозги. С этой стороны все — и голова, и плечо, и письменный стол — являло собой картину тотального разрушения.

— Судя по ране, один-единственный удар — и сразу наповал.

Эллери сказал это, скептически усмехнулся и указал на фото.

— Непонятно одно: если уж между жертвой и убин-цей развернулось столь ожесточенное сражение, в ходе которого оказались сокрушены и ваза, и мебель, то как оказалось, что в результате убитый мирно сидит за письменным столом?

— Нам остается предполагать, что он был побежден, — пожал плечами инспектор. — После чего убийца заставил его сесть за стол силой или уговорил сделать это. Нашел какой-нибудь предлог или обманул — словом, каждый волен объяснять, как ему захочется. Может, убийца предложил сесть и спокойно обсудить возникшие разногласия. Как бы то ни было, ему удалось нанести удар кочергой. Это единственная теория, которая не противоречит здравому смыслу.

— Можно определить время, когда произошло убийство?

— По мнению судмедэксперта, вчера вечером около десяти часов.

— Кто-нибудь слышал шум борьбы?

— Комнаты прислуги находятся далеко. А стены такие, что в комнатах хоть сотня детей скачи разом — ничего не слышно. В те времена, когда был построен «99-Ист», еще делали настоящие стены. Нет, никто не слышал никакого шума.

Эллери положил фотографию на стол. Сержант Вой-тершейк хотел было прибрать ее, но Эллери вдруг взял ее снова и стал рассматривать.