Эллери Квин: Санаторий смерти

Роджерс посмотрел вначале на доктора Гендерсона, а затем на человека с седой бородкой справа от него.

— Вы согласны с моими словами, Гартен?

Доктор Гартен пожал плечами и улыбнулся.

— Мраморная статуя на террасе, пожалуй, подтверждает вашу правоту.

— Статуя! Скажете тоже! — Лицо Роджерса вытянулось. — Каменный идол! Вон, глядите, еще один такой же.

Он жестом пригласил обоих коллег пройти на другой конец комнаты.

Там, справа в стене, была ниша, а в нише — покрашенная в телесный цвет гипсовая фигура.

Доктор Гартен в задумчивости погладил бороду.

— Нельзя упрекать его за то, что он гордится своим телом. У него действительно фигура как у Гермеса.

— Он не доверяет скульпторам и велел сделать гипсовые слепки со своего тела, — раздраженно сказал Роджерс. — Это — копия мраморной статуи, которая стоит у входа.

— М-да, недолго осталось бедняге любоваться своим телом, — сказал Гендерсон и вернулся в кабинет. — Я думаю, что он не протянет больше шести недель.

— Как он воспримет такое известие? — задумчиво спросил Гартен. — Он хотя бы догадывается, что его ждет?

— В том-то и трагедия, — нахмурившись ответил Роджерс. — Его не обманешь, он слишком хорошо разбирается в медицине. Мне страшно даже подумать, что ему придется перенести. И при этом он до сих пор выглядит совершенно здоровым.

— И как же он отреагировал, когда вы ему сообщили диагноз?

— Он пришел в неистовство. Я с трудом уложил его в постель. Если вы, господа, подтвердите диагноз, он будет смотреть на вас как на личных врагов.

— Это мы сможем перенести, — философски заметил Гартен. — А вот что касается лечения… Конечно, можно продлить его жизнь на несколько дней, ну, на несколько недель, но…

Врач поколебался, а затем быстро закончил предложение:

— …Но было бы милосерднее не слишком мучить его.

— Нам сейчас надо поговорить с ним? — спросил Гендерсон и кивнул в сторону закрытой двери спальни.

— Если вы не против, сделайте это без меня, — сказал Роджерс. — Я поговорю с ним после. Там его жена. Она в курсе. Я ее информировал.

Гендерсон кивнул и пошел в спальню. Его коллега двинулся за ним. Несколько секунд спустя они исчезли за дверью.

Джим Роджерс подпер руками подбородок и хмуро уставился на рентгеновский снимок, который положил на письменный стол Джона Брауна. Если бы он тогда, десять лет назад, не оставил научную работу, сегодня, в свои тридцать с небольшим, он мог бы сделать себе имя. Но он принял предложение Брауна и стал санаторным врачом в «Храме здоровья», где ум его практически остался невостребованным. Воображаемые болезни тучных клиентов его интересовали мало, а бесконечные статьи, которые приходилось писать для журналов Брауна, давно наскучили. Он, правда, старался писать их на должном уровне, с научной строгостью и точностью, но они все равно были предназначены для массы закормленных, ленивых и изнеженных людей, а не для коллег по профессии.

У доктора Роджерса был высокий лоб, темные глаза и слегка заостренный подбородок, который друзья считали чувственным, а недруги — свидетельствующим о слабоволии. Вначале ему казалось, что он вот-вот бросит работу в «Храме здоровья» и снова вернется в пауку, но потом в нем возобладал фаталист и приспособленец. Он остался в санатории, по-прежнему писал скучные статьи, слушал излияния пациентов и пил больше, чем следовало бы.

Вдруг Джим так резко отодвинул от себя рентгеновский снимок, как будто тот опротивел ему, и беспокойно обвел взглядом кабинет. Кабинет, как, впрочем, и все, к чему имел отношение Браун, казался напыщенным и рассчитанным на внешний эффект, как декорация. Здесь стоял огромный, сразу бросающийся в глаза письменный стол с пресс-папье, массивной чернильницей из агата, рядом с которой под острым углом торчала зеленая ручка, закрепленная в специальной подставке. Перед чернильницей лежало шесть журналов — ровно, как по шнурку, и строго параллельно. Да теперь вот еще — рентгеновский снимок. Ковер на полу, под ногами у Джима, был мягким и толстым. У стен, на половину их высоты, стояли стеллажи для книг, уставленные внушительными ценными томами, к которым Браун не прикасался с того дня, когда он купил всю эту библиотеку целиком у одного из своих клиентов; над стеллажами висели картины, изображающие греческих богов и богинь. Темно-коричневые бархатные шторы в сочетании с велюровой обивкой кресел и дивана усиливали гнетущее впечатление.

Джим подошел к нише в стене и повернул выключатель. Зажглись мощные лампы, и статуя Джона Брауна предстала перед ним, купаясь в электрическом свете. Джим с некоторой неприязнью посмотрел на мускулистые руки, мощный затылок, широкую грудь и прекрасной формы ноги. Он выключил свет и вернулся за письменный стол. Стоя за ним, он не сводил взгляда с двери в спальню и продолжал стоять в этой позе до тех пор, пока Гендерсон и Гартен не появились, наконец, снова, тихо затворив за собой дверь.