Джо Алекс - Смерть говорит от моего имени

Паркер сел к журнальному столику в артистической уборной убитого и принялся вполголоса читать список тех, кто находился в театре во время и после спектакля:

1. Стивен Винси — актер

2. Генри Дарси — режиссер

3. Эва Фарадей — актриса

4. Джек Сэйер — помощник режиссера

5. Ричард Карутерс — электрик-осветитель

6. Малькольм Сноу — рабочий сцены, ответственный за занавес

7. Оливер Раффин — костюмер

8. Саймон Формз — пожарный

9. Уильям Галлинз — вахтер

10. Джон Найт — суфлер

11. Сьюзен Сноу — костюмерша

Паркер приписал:

12. Анжелика Додд — (имеет алиби) пришла в 10.15

— Кроме того, двое рабочих сцены, которые после перерыва, поставив стулья, ушли домой. Их зовут Стенли Хиггинс и Джошуа Брэддон. На всякий случай впишу и их.

— Это все? — спросил Алекс.

— Теперь абсолютно все.

— Хорошо. — Алекс чуть заметно улыбнулся и посерьезнел.

— Что улыбаешься? — спросил Паркер. — Хочешь что-нибудь сказать?

— Нет, ничего не хочу. Ну, может быть, только — не спрашивай никого из них о маске Винси.

— Не спрашивать? А почему?

— Сделай это для меня. Через час я тебе все о ней расскажу. Во всяком случае, надеюсь, что расскажу.

Паркер заколебался.

— Ладно, — проворчал он наконец. — Сегодня бразды правления в твоих руках. Главное, чтобы ты оказался великим и мудрым властелином.

— Попробую… — скромно сказал Алекс вполголоса, — заслужить признание полиции Ее Королевского Величества. Но если мне не повезет, сгорю со стыда…

— Тогда попробуем обойтись без чудес, зато будем рассудительны и осторожны, — сказал инспектор. — Но давай же, Бога ради, начнем. Джонс!

— Слушаю, шеф!

В проеме двери показалась круглая, коротко стриженная под Жерара Филипа голова сержанта.

— Пригласи сюда Генри Дарси.

— Есть, шеф!

Через минуту в комнату вошел Генри Дарси. Это был высокий, еще довольно молодой человек, которого можно было бы назвать красивым, если бы не слишком высокий выпуклый лоб, своими размерами — нарушавший пропорции черепа. Алекс видел его впервые, не считая эпизода в спектакле, но тогда часть лица была скрыта полями большой черной шляпы. Он заметил, что Дарси обвел уборную спокойным, почти равнодушным взглядом, ни на секунду не задержавшись на кушетке.

— Садитесь, пожалуйста… — Паркер указал ему на стул. — Должно быть, вы уже знаете, кто мы такие. Я веду расследование убийства одного из ваших коллег, Стивена Винси. Можете ли вы что-нибудь сообщить мне в связи с этим делом?

Дарси медленно покачал головой.

— Нет, сэр.

Голос у него был низкий и приятный.

— Вы не заметили ничего необычного во время спектакля или позже?

— Нет.

— Хм… — задумался Паркер. — Что ж, в таком случае опишите подробно, по минутам, ваш вчерашний вечер в Камерном театре.

— Пожалуйста, — Дарси спокойно кивнул. — Я пришел в театр за несколько минут до начала. Я ведь выхожу в конце второго действия и, собственно, завершаю спектакль, поэтому мне было незачем торопиться. Мне, однако, хотелось быть в театре во время спектакля. В труппе возникли некоторые трения… между мисс Фарадей и покойным Стивеном Винси. А поскольку именно они играли две главные и, собственно, единственные роли, я предпочитал быть на месте, чтобы в случае надобности исправить возможные недоразумения, которые могли сказаться на спектакле.

— И вы пришли только поэтому? — невозмутимо спросил Паркер.

— Нет. Это была «производственная», так сказать, причина. Личная заключалась в том, чтобы оградить Эву Фарадей от грубости покойного Винси. Он был трус, а поскольку я пригрозил ему, что убью его, как собаку, если он еще раз обидит ее, мое присутствие в театре должно было сдерживать Винси.

— Значит, вы грозили ему убийством только потому, что он был груб с мисс Фарадей?

— Да.

— Но почему, ради всего святого?

— Не потому, что я хотел его убить… не думаю, что я вообще способен убить человека… даже Винси, хотя он, по-моему, немногого стоил. Полагаю, что никто не вправе убивать другого человека, по какому бы то ни было поводу, разве что в целях самообороны, и то в самом крайнем случае. И, естественно, непреднамеренно. В голове порядочного человека не может родиться мысль об убийстве, потому что оно не устраняет несправедливости. Убийство посягает на все человечество, на самую его сущность. Я считаю преступлением даже смертную казнь по приговору суда.

— Браво! — тихо сказал Алекс.