Гилберт Честертон - Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник)

В уста отца Брауна автор вкладывает и однозначное осуждение двойной бухгалтерии общественной морали: «Ради Господа всемогущего, пусть уж будет одно для всех беззаконие или одно для всех правосудие».

Да, истинно так, ибо, как сказано в Писании, «неодинаковые весы, неодинаковая мера, то и другое – мерзость пред Господом».

Отец Браун философски относится к такому понятию, как «сильные мира сего», в достаточной мере осознавая всю его условность, не говоря уже о крайне низком уровне нравственности людей, проложивших свой путь к вершине общественной пирамиды по чужим плечам и головам. Такие люди a priori не могут быть порядочными. Политики, правительственные чиновники, финансовые воротилы – все они, по словам отца Брауна, «нестóящие люди».

И эти резкие слова продиктованы отнюдь не стремлением утвердить евангельский культ бедности и незаметности, а лишь трезвым взглядом на природу вещей, на суетность испепеляющего человеческую душу властолюбия или алчного накопительства.

В начале рассказа «Небесная стрела» Честертон замечает с присущим ему сарказмом: «Счастлив, кстати, сообщить, что наша история начинается с убитого миллионера, а если говорить точнее, с целых трех, что даже можно счесть за embarras de richesse (излишняя роскошь, фр. )».

Здесь едва ли стоит усматривать черты левого радикализма или чего-то родственного ему. Нет, ни в коем случае. Просто, учитывая достаточно темное происхождение большинства крупных капиталов, Честертон не может не помнить слов Бальзака о том, что за каждым быстро нажитым состоянием непременно стоит преступление. А как известно, всякое преступление – согласно вселенскому закону возмездия – влечет за собой наказание, ну а мера…

Что ж, как утверждал вышеупомянутый Сатерленд Скотт, «детектив без убийства – все равно что омлет без яиц».

Таковы законы жанра.

Получилось так, что тот день, когда мистер Ридер вошел в кабинет государственного прокурора, стал роковым в судьбе мистера Лэмбтона Грина, заведующего лондонским отделением Шотландско-мидландского банка.

Контора вверенного мистеру Грину банковского отделения располагалась на углу Пелл-стрит и Ферлинг-авеню на «сельской» стороне Илинга [1]. Она занимала довольно большое здание, и в отличие от большинства контор пригородных отделений, все это здание было отдано под банковские нужды, поскольку банку этому доверяли свои весьма значительные вклады несколько крупных предприятий. Компания «Лунэр трэкшен» с тремя тысячами работников в штате, корпорация «Ассошиэйтед новелтиз» с ее непостижимой текучестью кадров, компания «Ларафон» – вот лишь три организации из числа клиентов Шотландско-мидландского банка.

По средам после обеда накануне дня выдачи зарплат эти корпорации привозили из своих головных контор большие суммы наличных денег, поступавших на хранение в специальную банковскую бронированную комнату из стали и бетона, которая располагалась прямо под личным кабинетом мистера Грина, хотя вход в нее находился в главной конторе за стальной дверью. Дверь эту было видно с улицы, и для того, чтобы улучшить обзор, висевшая на стене прямо над ней лампа бросала на дверь мощный луч света. Дополнительная безопасность обеспечивалась ночным охранником в лице Артура Моллинга, военного пенсионера.

Банк располагался на участке, находящемся под особым контролем полиции, поэтому каждые сорок минут патрульный констебль проходил мимо здания и, имея на то специальное указание, заглядывал в окно и обменивался определенными знаками с ночным охранником. Не дождавшись появления Моллинга, полицейский не имел права двигаться дальше.

Поздно вечером 17 октября констебль Бернетт, как обычно, остановился у широкого смотрового окна и заглянул внутрь. Первое, на что он обратил внимание, – лампа над дверью в бронированную комнату не горела. Ночного охранника видно не было, поэтому офицер, заподозрив неладное, не стал его дожидаться, как он поступил бы в обычной ситуации, а бросился от окна к двери в банк, которая оказалась приоткрытой, что взволновало его еще больше. Толкнув дверь, он вошел внутрь и позвал Моллинга по имени.

Ответа не последовало.

Воздух внутри помещения пропитывал легкий сладковатый запах, источник которого полицейский не мог определить. Рабочие кабинеты были пусты, поэтому он направился в кабинет управляющего, где горел свет. На полу он увидел лежащего человека, руки которого сковывали наручники, а колени и лодыжки туго стягивали две веревки. Это был ночной охранник.