Кристианна Брэнд - Не теряй головы

Джеймс не удержался от смеха. Все его изощренные построения рухнули в один миг.

– Вы хотите сказать, что старикан, как и говорил, торжественно прикатил, крутя педали, в Тенфолд, а потом обратно, через метель и вьюгу? Значит, он вообще ни при чем?

– По всей вероятности. А девушку кто-то положил на рельсы, уже мертвую. Голову отрезало колесами поезда…

– Черт возьми, да не может Бунзен быть в стороне! Он все-таки отец Пайпы – слишком уж большое совпадение!

– Отец мисс Ле Мэй? – Коки вдруг насторожился. – Вы уверены?

– Конечно, уверен! Так сказала его сестра. Должно быть, мисс Морланд все узнала, потому он ее и убил. Наверняка слегка повредился умом за тридцать лет раскаяния.

Кокрилл позвонил в звонок. Явился Бунзен и скромно встал у порога.

– Звонили, сэр?

– Мне нужно с вами поговорить. Входите и закройте за собой дверь. А теперь скажите мне вот что: давно вы живете в Пиджинсфорде или где-нибудь поблизости? Ваша сестра нам сообщила, кто родители мисс Пайпы Ле Мэй, и мне нужно ваше подтверждение. Что скажете?

Потрясенный, Бунзен вытянул дрожащие старческие руки по швам и уставился в пол.

– Если уж она вам рассказала, сэр, то, наверное, были причины. Тридцать лет назад она поклялась, что в деревне никто не узнает, и по сей день хранила молчание. Сэр, вы, надеюсь, не собираетесь это обнародовать? Миссис Морланд, то есть матушка мисс Грейс, конечно, все знала, но она была святая женщина и сделала скидку на слабость человеческую. И ребенка в приют пристроила, а позже, когда викарий скончался, взяла девочку к себе – будто бы это его племянница, что ли. Мисс Грейс так и не узнала правды. Она тоже хорошая женщина была, мисс Грейс, но все же не такая, как мать. Мисс Морланд была святая, вот как есть святая.

– А мать ребенка?

– Она была по фамилии Порт. Скверная женщина, хоть и видная собой. Тогда же уехала из деревни. Кажется, она давно умерла. По крайней мере, ни ребенка, ни викария она больше не тревожила. Он ей, конечно, деньги посылал и о ребенке позаботился…

– Викарий? – воскликнули Джеймс и Кокрилл.

– Ну да, сэр. Бедный джентльмен! Доброй души был человек, но большой жизнелюб, а эта особа в него так и вцепилась… Вы еще учтите, что он молодой был. Сестра моя была повитухой, так обо всем и узнала – Флосси Порт к ней приходила за советом. Только мы с ней и знали, что да как. Бедный викарий с нас взял слово, и миссис Морланд еще потом перед смертью, что мы никому ни словечком не обмолвимся. Я и сейчас вам только потому говорю, что сестра, видно, решила, так надо. Пожалуйста, другим не рассказывайте, сэр! В деревне такое никому и в голову не пришло бы…

Коки, немного опомнившись, постарался успокоить старика:

– Я думаю, Бунзен, в этом не будет необходимости. Постараюсь сохранить все в тайне. Строго говоря, ваша сестра нам ничего конкретного не сказала, просто из ее слов мы сами сделали вывод, что… отцом был викарий. Верно, Николл?

Джеймс вскочил.

– Да-да, а то как же! Мы никому, правда, инспектор? – И добавил, умоляюще глядя на Кокрилла: – Наверное, лучше Бунзену не говорить сестре об этой нашей маленькой беседе? Мы же просто так, уточнить, незачем об этом распространяться.

Коки, мрачно улыбаясь, с ним согласился.

Джеймс тронул старика за рукав:

– Не волнуйтесь, Бунзен! Выяснили и забыли.

Бунзен просиял:

– Спасибо, сэр! Спасибо, инспектор! Вы так добры! Не хочется, чтобы через столько лет попусту трепали имя бедного викария…

Он ушел, шаркая больными ногами и с облегчением качая головой. Невинный старый дворецкий не подозревал, что несколько часов кряду был в глазах двоих человек трижды убийцей, да в одном случае к тому же еще и убийцей собственной дочери.

В камере полицейского участка в Торрингтоне сидел на узкой койке молодой человек, безнадежно подперев голову руками. Почти полгода он собирался с духом, чтобы сознаться в убийстве Лили Бейнз. Наконец сознался – а никто ему не верит.

Они познакомились в Торрингтоне, в бомбоубежище, во время учебной тревоги. Он всячески оберегал девушку, а когда все закончилось, проводил до автобуса. Они договорились о новой встрече. Лили сказала, что работает секретаршей у одной богатой леди в деревушке Пиджинсфорт. Позже в газетах писали, что она была всего лишь судомойкой. Да какая разница – судомойка, секретарша… Он влюбился. Не как-нибудь там, а по-настоящему. Несколько раз они виделись в Торрингтоне, потом договорились встретиться в леске поблизости от дома, где она работала. Она пришла с молодым человеком, который сразу ушел, поцеловав ее на прощание. Лили объяснила, что это ее брат, но позже, ответив отказом на предложение пожениться, призналась, что никакой не брат, а ее постоянный кавалер. Они уже два года вместе ходят, а все, что было с ним, для нее ничего серьезного – просто парочка свиданий от скуки да чашка бульона в «Пале-Ройяле». Она об этих встречах даже не рассказывала никому – боялась, что постоянный узнает. Лили говорила и говорила, без остановки. А он не помнил, что ей ответил. С ним что-то странное сделалось, будто острый нож медленно входил в тело, больно и горячо… А потом он увидел косу, прислоненную к дереву у ограды кладбища. Девушка, наверное, поняла по глазам, что он ее сейчас убьет. Испугалась, стала его умолять и отталкивать ладошками, а он ее обхватил одной рукой, чтобы не дергалась, другой стащил с нее поясок и этим пояском ее связал. Потом… вдруг все кончилось. Он стоял с ее брошкой в руке. Брошка в виде крестика с алмазами и рубинами – сам же и подарил, три шиллинга одиннадцать пенсов отдал. Он эту брошку ей на грудь положил – бережно так, со всем почтением. Верьте слову, джентльмены, он жалеет о том, что сделал! Не хотел он ей плохого. Первый раз в жизни влюбился.