Старая леди разглядывала меня проницательными глазами.
— Это ужасное испытание для Софии, — продолжала она. — Мне жаль, что ее молодость омрачена этой трагедией. Я, знаете ли, люблю их всех. Роджера и Филипа… И внуков: Софию, Юстаса и Джозефину. Чудесные дети. Дети и внуки моей сестры Марции. Да, я нежно люблю их… — Эдит помолчала и резко добавила: — Но имейте в виду, подобное чувство граничит с идолопоклонством.
Она решительно повернулась и вышла из гостиной. Мне показалось, последним замечанием старая леди хотела что-то подчеркнуть — но я не мог понять, что именно.
— Твоя комната готова, — сказала София.
Она стояла около меня и смотрела через окно в сад. Сад с раскачивающимися на ветру полуобнаженными деревьями казался серым и печальным.
— Какое запустение… — тихо произнесла София, угадав мои мысли.
В это время из-за живой изгороди со стороны декоративного садика появилась фигура и вслед за ней — другая. Оба человека казались серыми бесплотными тенями в неверном свете осеннего дня. Первой шла Бренда Леонидис. Она куталась в серую шиншилловую шубку и, ступая с кошачьей грацией, скользила сквозь сумрачный воздух как жутковатый призрак. Когда она проходила мимо окна, я рассмотрел ее лицо. На нем блуждала знакомая мне туманная кривая полуулыбка, которую я уже видел накануне, когда разговаривал с молодой вдовой в ее гостиной. Несколькими секундами позже мимо окна проплыла худая сгорбленная фигура Лоуренса Брауна. Эти двое не походили на прогуливающихся в саду людей — зыбкие и невесомые, они напоминали приведения, прячущиеся от людского взора.
„Интересно, — подумал, — не под ногой ли Бренды или Лоуренса громко треснула та сухая ветка?..“
И по ассоциации мыслей я спросил:
— А где Джозефина?
— Наверное, в классной комнате с Юстасом. — София нахмурилась: — Чарлз, меня очень тревожит Юстас.
— Почему?
— Последнее время мальчик какой-то мрачный и странный. Знаешь, он так изменился после этой ужасной болезни… Не могу понять, что у него на уме. Иногда мне кажется, он ненавидит всех нас.
— Вероятно, это пройдет. Просто переходный возраст.
— Может быть… Но все равно мне тревожно.
— Да почему же, милая?
— А потому, наверное, что отца с матерью совсем не беспокоит состояние Юстаса. Они словно и не родители ему.
— Может, оно и к лучшему. Чаще дети страдают от чрезмерной опеки, чем от равнодушия.
— Это правда. Знаешь, я как-то не задумывалась об этом до своего возвращения из-за границы, но мои родители составляют престранную пару. Отец всецело погружен в мир каких-то отдаленных исторических эпох, а мать чудесно проводит время, организуя вокруг себя театральные действа. Сегодняшнее дурацкое представление — дело исключительно ее рук. Никакой нужды в этом семейном совете не было. Маме просто хотелось разыграть сцену семейного совета. Бедняжка иногда страшно скучает здесь и развлекается по мере сил и способностей.
На какой-то миг мне представилось фантастическое видение: Магда с легким сердцем отравляет старого свекра в целях разыграть трагедию с убийством с собой в главной роли.
Дурацкая мысль! Я тут же отогнал ее в сторону, но у меня в душе остался какой-то неприятный осадок.
— За мамой нужен глаз да глаз, — сказала София. — Никогда не знаешь, что она может выкинуть в следующий момент.
— Забудь о своей семье, — твердо сказал я.
— Я бы с удовольствием, но это слишком трудно сделать в настоящий момент.
Как счастлива я была в Каире, когда на какое-то время забыла их всех!
В те времена София действительно никогда не упоминала о своем доме и семье.
— Поэтому ты никогда ничего не рассказывала о них? — спросил я. — Хотела забыть их?
— Наверное, да… Знаешь, все мы слишком тесно связаны. Мы… Все мы слишком любим друг друга и этим отличаемся от тех семей, где каждый смертельно ненавидит другого. Конечно, ненависть — страшное зло. Но жить разрываясь между противоположными привязанностями едва ли не страшней… Наверное, именно это я и имела в виду, когда говорили, что все мы как-то криводушны и жалки. Помнится, я хотела сказать: все мы не в состоянии существовать независимо друг от друга, не умеем стоять без подпорок и расти вверх сами по себе. Все мы какие-то немного изломанные, искривленные…
И вдруг с нами оказалась Магда, которая ворвалась в комнату, с грохотом распахнув дверь и крича:
— Милые мои! Что же вы не включаете свет?! Уже темно!
Читать дальше