Агата Кристи - Том пятый. Выпуск II

— Не особенно. Я его не очень-то любила. Он запретил мне заниматься балетом.

— А ты хотела заниматься балетом?

— Да, и мама тоже хотела, чтобы я занималась, и папа не возражал, но дед сказал, это мне совершенно ни к чему.

Девочка соскользнула с ручки кресла, сбросила тапочки и попыталась встать на носки.

— Конечно, для этого нужны специальные туфли, пуанты, — пояснила она. — Да и в них иногда ноги стираешь до крови. — Она снова надела тапочки и небрежно поинтересовалась:

— Вам нравится наш дом?

— Не уверен, — ответил я.

— Теперь его, наверное, продадут. Если только Бренда не захочет остаться жить здесь. И дядя Роджер с тетей Клеменси теперь, наверное, отложат свой отъезд.

— А они собирались уезжать? — спросил я, слегка заинтересованный.

— Да. Во вторник. Куда-то за границу. На самолете. И тетя Клеменси купила удобный и очень легкий чемодан.

— Я не знал, что они собирались за границу, — сказал я.

— Никто не знал. Это их секрет. Они только хотели оставить записку для дедушки. — Джозефина помолчала и добавила: — Но не приколотую к подушечке для иголок. Так оставляют записки жены, уходящие от своих мужей в очень-очень старых книгах. А в наше время это было бы глупо, потому что никто больше не держит у себя подушечек для иголок.

— Да-да, конечно, Джозефина. А ты не знаешь, почему твой дядя хотел уехать?

Девочка бросила на меня косой хитрый взгляд.

— Пожалуй, знаю. Это связано с лондонским офисом дяди Роджера. Я подозреваю… Но не уверена… Он растратил какие-то деньги.

— Почему ты так думаешь?

Джозефина подошла ближе и горячо задышала мне в лицо:

— В тот день незадолго до смерти дедушки дядя Роджер сидел у него в комнате при закрытых дверях. И они говорили, говорили… Дядя Роджер говорил, что всегда был никчемным дельцом, что не оправдал дедушкиных надежд и его волнуют не потерянные деньги, а утраченное в глазах дедушки доверие. Дядя был в ужасном состоянии.

Я разглядывал Джозефину со смешанными чувствами.

— Джозефина, тебе когда-нибудь говорили: подслушивать под дверями некрасиво?

Девочка энергично закивала.

— Конечно, говорили. Но если ты хочешь все знать, просто приходится подслушивать. Бьюсь об заклад, инспектор Тавернер подслушивает.

Пока я обдумывал последнее утверждение, Джозефина продолжала захлебываясь:

— И в любом случае, даже если они не подслушивает, то другой уж подслушивает наверняка…

Ну этот, в замшевых ботинках. И они шарят по столам, и читают чужие письма, и вынюхивают чужие секреты. Но они глупы! Они не знают, где искать.

Последние слова Джозефина произнесла с холодным высокомерием. По своей тупости я пропустил их мимо ушей. Неприятный ребенок продолжал:

— Мы с Юстасом много чего знаем — но я знаю больше Юстаса. И не собираюсь ничего ему рассказывать. Он говорит: женщины не могут быть великими сыщиками. Но я считаю — могут. Я буду все записывать в блокнот, и потом, когда полиция окажется в тупике, я выйду вперед и скажу: «Я знаю, кто это сделал».

— Ты читаешь много детективов, Джозефина?

— Кучи.

— Наверное, ты считаешь, что знаешь, кто убил твоего дедушку?

— Да, считаю. Но мне нужны дополнительные улики. — Она помолчала и добавила: — Инспектор Тавернер подозревает Бренду, да? Или Бренду и Лоуренса вместе, потому что они — любовники.

— Тебе не стоит говорить такие вещи, Джозефина.

— Почему? Они же любовники.

— Ты не можешь судить об этом.

— Очень даже могу. Они пишут друг другу любовные письма.

— Джозефина! Откуда ты это знаешь?

— А я их читала. Ужасно слюнявые письма. Но Лоуренс вообще слюнтяй. Он побоялся идти на войну и работал кочегаром в госпитале. А во время бомбежек он просто зеленел от страха — нет, по правде зеленел. Мы с Юстасом страшно веселились по этому поводу.

Пока я соображал, что следует отвечать в таких случаях, с улицы донесся шум подъезжающей машины. В мгновение ока Джозефина оказалась у окна и расплющила о стекло вздернутый носишко.

— Кто это? — спросил я.

— Мистер Гэйтскилл, дедушкин поверенный. Должно быть, насчет завещания.

Возбужденно дыша, Джозефина бросилась из комнаты — безусловно, для возобновления своей детективной деятельности.

В гостиную вошла Магда Леонидис и, к великому моему удивлению, приблизилась ко мне и взяла меня за руки.

— О Боже! — произнесла она. — Какое счастье, что вы еще не уехали! Присутствие мужчины иногда просто необходимо.

Она отпустила мои руки, подошла к стулу с высокой спинкой, чуть подвинула его, мельком глянула на себя в зеркало, потом взяла со стола эмалированную шкатулку и так стояла, задумчиво открывая и закрывая ее.