Агата Кристи - Том седьмой. Выпуск II

Откинув голову, Гарри захохотал.

Это был зычный, громоподобный смех — в стенах комнаты он звучал неистово и жестоко. Пилар судорожно втянула в себя воздух. Лидия чуть съежилась. Но, почувствовав позади себя какое-то движение, Гарри враз умолк и резко обернулся. В дверях стоял Альфред. Он смотрел на Гарри, и лицо его приняло странное выражение.

Гарри с минуту постоял неподвижно, потом его губы растянулись в улыбке. Он сделал шаг вперед.

— Господи, да это Альфред! — воскликнул он.

— Привет, Гарри, — кивнул Альфред.

Они стояли и смотрели друг на друга. Лидия затаила дыхание.

«Как нелепо! Они похожи на двух собак!» — подумала она.

Глаза Пилар расширились еще больше.

«Как глупо они оба выглядят… Почему бы им не обняться? Нет, англичане этого не делают. Хоть бы сказали что-нибудь, а то уставились друг на друга», — думала она.

— Ну и ну, — произнес Гарри. — До чего же забавно очутиться здесь снова!

— Наверное. Прошло много лет с тех пор, как ты… исчез.

Гарри поднял руку и пальцем провел по подбородку сбоку. С детства это был привычный для него жест, означающий, что он настроен по-боевому.

— Да, — отозвался он. — Я очень рад, что наконец-то вернулся… — он помолчал и со значением закончил фразу, — домой.

— Мне кажется, что всю жизнь я был очень жестоким человеком, — сказал Симеон Ли.

Он сидел, откинувшись в кресле, задумчиво поглаживая пальцем высоко вскинутый подбородок. Перед ним танцевали языки ярко разгоревшегося пламени, а рядом, держа в руке маленький веер из папье-маше, сидела Пилар. Она то прикрывала веером лицо от жаркого огня, то изящными движениями обмахивалась им. Симеон смотрел на нее с удовольствием и продолжал говорить, скорее даже самому себе, но тем не менее ее присутствие воодушевляло старика.

— Да, — подтвердил он, — я был жестоким. Что скажешь на это, Пилар?

— Монахини говорили, что все мужчины жестокие, — пожав плечами, отозвалась Пилар. — Поэтому и нужно за них молиться.

— Но я был более жестоким, чем большинство людей. — Симеон засмеялся. — И знаешь, не жалею об этом. Нет, я ни о чем не жалею. Я получал удовольствие от жизни… От каждой ее минуты! Говорят, что в старости приходит раскаяние. Чепуха! Я ни в чем не раскаиваюсь. А ведь каких только грехов у меня не было! Обманывал, воровал, лгал… Да! И женщины! У меня всегда были женщины. Мне кто-то рассказал на днях об арабском шейхе, у которого была охрана из сорока его собственных сыновей, и все они были приблизительно одного возраста. Целых сорок! Не знаю, сорок ли, но держу пари, что мог бы тоже составить себе немалую охрану, если бы разыскал всех своих незаконнорожденных отпрысков! Ну, Пилар, что ты на это скажешь? Тебя это шокирует?

— Нет. Почему это я должна быть шокирована? — с любопытством воззрилась на него Пилар. — Мужчин всегда тянет к женщинам. И моего отца тоже. Поэтому-то жены так часто несчастливы и ходят в церковь молиться.

— Я тоже сделал Аделаиду несчастной, — еле слышно пробормотал Симеон. — Господи, какой она была хорошенькой, прямо кровь с молоком, когда я женился на ней! А потом? Вечно стонала и плакала. В мужчине, когда его жена вечно в слезах, просыпается дьявол… Аделаида была неумной — вот в чем беда. Если бы у нее хватило духу мне противоречить! Но она никогда этого не делала, ни разу. Когда я женился на ней, я надеялся, что угомонюсь, отвыкну от прежних привычек, что у нас будет семья…

Он умолк и долго-долго смотрел в огонь.

— Семья… Господи, ну какая у нас семья? — вдруг как-то зло рассмеялся он. — Ты только посмотри на них, посмотри! Ни одного внука, чтобы продолжать наш род! Что с ними? Может, у них в жилах течет не кровь, а вода? Да что внука, сына настоящего — законного или незаконного — и то нет. Возьми, например, Альфреда. Господи Боже, до чего мне становится тоскливо, когда я вижу Альфреда! Смотрит на меня по-собачьи преданными глазами, готов сделать все, что я ни попрошу. Ну что за дурак! А вот его жена Лидия… Она мне нравится. У нее есть характер, но она меня не любит. Нет, не любит, хотя вынуждена ладить со мной ради этого простофили Альфреда. — Он взглянул на девушку. — Помни, Пилар, нет ничего на свете скучнее, чем рабская преданность.

Она улыбнулась ему. А он продолжал, согретый ее молодостью и женственностью:

— Или возьми Джорджа. Что представляет собой Джордж? Ничтожество! Рыба, а не человек! Напыщенный пустозвон, безмозглый, да к тому же скупой! Дэвид? Этот всегда был глупцом. Глупцом и фантазером. Сын своей матери. Не отходил от нее. Единственный разумный его поступок — это женитьба на степенной и приятной женщине. — Он стукнул кулаком по ручке кресла. — Лучший из них — Гарри. Бедняга и неудачник! Но, по крайней мере, он живой человек!