— Вы уверены, что на этот раз она не сама выбралась из клетки? — спросил Базиль.
— Абсолютно. Я вышел, чтобы раздобыть кое-что на ужин, а Дикки находилась в клетке. Дверца была надежно закрыта. Вернувшись сюда часа через полтора, я обнаружил, что дверца открыта, а Дикки летает по мастерской. Мне пришлось немало повозиться, чтобы поймать ее и водворить обратно… боялся, как бы не повредить ей крылышки или ножки. Ну теперь, слава богу, все в порядке… Теперь, после всего того, что произошло, я больше не намерен оставлять ее здесь одну на ночь…
Базиль понимал, что для этого старика, у которого нет ни семьи, ни будущего, возможно, и друзей, эта любимая канарейка значила куда больше, чем для обычного человека, ведущего обычную, беззаботную жизнь.
— Если вы подождете меня здесь до окончания спектакля, то я позабочусь о том, чтобы поместить вашу птичку временно в какое-нибудь более безопасное место…
— Спасибо. Я с большим удовольствием подожду вас, — Лазарус сел напротив своего точильного камня и взял в руки ножницы. — У меня много работы.
Базиль заметил длинную красную метку, словно царапину от когтей кошки, на указательном пальце Лазаруса.
— Вы что, порезали руку?
— Ах это! — Лазарус улыбнулся. — Видите вот эти шрамы? — он протянул руку, и Базиль увидел на ней с дюжину еле заметных, беловатых линий, проходящих по указательному пальцу. — Если на каком-то неопознанном трупе вы обнаружите на этом пальце такие же шрамы, то знайте, что перед вами — точильщик. Каким бы осторожным он ни был, он всегда, хотя бы раз в несколько месяцев, поранит себе именно эту верхнюю часть указательного пальца…
Возле служебного входа Базиль увидел одного из помрежей и спросил его:
— А где мистер Мильхау?
— В своих апартаментах, доктор Уилинг. Пойдемте, я покажу вам.
— Я знаю, как пройти к нему.
Помреж усмехнулся.
— Вы знаете, где его кабинет, а апартаменты — это совсем другое помещение.
Они прошли через слабо освещенный коридор и поднялись по узкой, огороженной перилами лестнице на самую верхотуру театра. К удивлению Базиля, его ввели в удобную, с комфортом обставленную жилую комнату.
— Привет, привет, входите, не стесняйтесь, — услышал он голос продюсера. Мильхау сидел в кресле, держа в руках бокал с коктейлей, а его щеки были окрашены пунцовым румянцем. Его крупные бледные губы растянулись, словно резиновые, в принужденную счастливую улыбку, но глаза потускнели, и в них проглядывало глубоко упрятанное недовольство.
— Я живу за городом, — начал объясняться он, — и нечасто здесь бываю. Только тогда, когда остаюсь на ночь в Нью-Йорке. Все это было построено и обставлено прежним владельцем театра.
Сквозь туман сигаретного дыма Базиль разглядел группу мужчин и женщин, сгрудившихся возле столика, накрытого для ужина, сделанного в виде стойки в кафе. Это были в основном его помощники, секретарши, приглашенные друзья. Но Базиль также заметил в том углу разлапистые черные маки на белом фоне, явно принадлежавшие наряду Марго, которая действительно стояла там в окружении мужчин, а также каштановые кудряшки Полины, которые отливали бронзой из-за яркого света ламп.
— Хотите посмотреть спектакль? — спросил Мильхау.
— Да, не прочь, — ответил Базиль.
Мильхау причмокнул губами, словно Дед Мороз, у которого есть маленький сюрприз для детишек, и припрятал он его за спиной.
— Хотите коктейль? Тарелочку с жареным цыпленком под кремом? Сейчас я вам закажу…
— Я только что пообедал, спасибо.
Мильхау проводил гостя в дальний угол комнаты, где в креслах сидели Полина и Марго. Он подошел к стене и нажал кнопку. Панель стены бесшумно отъехала в сторону. Открылся вид на сцену в дальней перспективе.
— Мисс Ингелоу не пожелала сегодня вечером появляться среди публики, — продолжал объяснять ситуацию Мильхау, — поэтому я посоветовал ей с полным комфортом смотреть спектакль отсюда, сверху, и никто не догадается, что и она была в этот вечер зрительницей…
Базиль внимательно осмотрел сверху сцену.
— Но отсюда, с этого угла зрения, разве можно увидеть то, что происходит в алькове?
— Можно, когда двери широко распахнуты. Правда, перспектива скрадывает всю картину.
Базиль рассказал Мильхау историю с канарейкой.
— Отвратительно, уму непостижимо. Лазарус так привязан к бедной птахе. Она живет у него уже три года. Не могу представить, кому это пришло в голову сыграть дурную шутку с таким милым стариком.
Читать дальше