Дэн Симмонс - Пятое сердце

– Что сказал мистер Карнеги об этих возможностях для капиталовложения? – спросил Хоуэллс.

– Он подался вперед и шепнул секрет, как приобрести и сохранить богатство, – тихим заговорщицким голосом произнес Клеменс.

Все трое его собеседников, включая Холмса, тоже подались вперед, чтобы услышать секрет великого Эндрю Карнеги.

– Цитирую его дословно, – прошептал Клеменс. – «Сложите все яйца в одну корзину, старина… и берегите эту корзину ».

Покуда Хоуэллс и Джеймс смеялись, а Холмс улыбался, Сэм Клеменс по-прежнему хмурил брови.

– Он был серьезен, – прорычал Клеменс.

– Может быть, наборная машина Пейджа и есть ваша корзина, – заметил Хоуэллс.

Клеменс фыркнул:

– Если так, это корзина без дна и ручки.

– В таком случае почему не покончить с этим делом, чтобы избежать дальнейших убытков? – спросил Холмс.

– Я слишком много вложил. Как бизнесмен я скомпрометировал слово «дурак». Ливи так говорит. Мой энергичный приятель-пастор Джо Твичел так говорит. Все мои друзья, кто не по уши в долгах, так говорят. И все равно я верю, что машина Пейджа обеспечит будущее мне и моей семье. Она не просто набирает текст, но и автоматически выравнивает его, чего не может ни один наборный станок на планете. Хорошая новость состоит в том, что сорок или пятьдесят наборных машин Пейджа сейчас в производстве и «Чикаго трибьюн» готова взять одну на испытание. До конца пребывания в Штатах я намерен совершить восьмисотмильную поездку в Чикаго и поговорить с Пейджем. Я собирался во время этой беседы расторгнуть наше партнерство…

– Но Джеймс Пейдж умеет быть очень убедительным, – предположил Хоуэллс.

– Убедительным! – воскликнул Клеменс так громко, что люди за соседними столиками обернулись в его сторону. – Всякий раз, как я решаю, что его последний час пробил, что я немедленно прекращаю вложения и вчиняю ему иск, изобретатель закатывает очередную трагическую сцену, которая посрамила бы Эдвина Бута, – слезы, клятвенные обещания, искренние заверения, оскорбленное достоинство, списки фактов и цифр, от которых сертифицированный бухгалтер впал бы в кому, – и все это со скорбным, обиженным выражением бассет-хаунда, страдающего геморроем. Да, Джеймс Пейдж убедил бы рыбу вылезти из воды и поговорить с ним. Сколько бы решимости я ни скопил к встрече, в присутствии Пейджа я начинаю ему верить. Ливи говорит, он месмерист, не изобретатель. Я говорю, он самый наглый лжец, какой когда-либо выманивал у работяги-писателя его кровные. В итоге приходится дать очередные пятнадцать, двадцать или пятьдесят тысяч долларов просто за качество актерской игры.

Наступила неловкая пауза, которую нарушило появление официантов со следующим блюдом. Хоуэллс прочистил горло.

Холмс слышал про Уильяма Дина Хоуэллса, даже читал одну его повесть, и не видел во внешности писателя, редактора и критика ничего необычного: плотная фигура, густые, совершенно белые усы, коротко стриженные волосы, поредевшие спереди и сзади, так что Хоуэллсу приходилось зачесывать несколько прядей поверх лысины, умные глаза, мягкий приятный голос.

– Знаете ли вы, что для меня это важнейший – можно даже сказать, исторический вечер? – произнес Хоуэллс.

– Почему? – спросил Клеменс. – Из-за посредственной еды, за которую с нас дерут втридорога, и отвратительного кларета?

Хоуэллс пропустил его замечание мимо ушей:

– Сегодня два моих самых знаменитых автора, двое моих самых старых и дорогих друзей, обедают со мной вместе. Я уже начал думать, что не доживу до этого дня.

– Я читал, – вставил Джеймс, – что мы с Марком Твеном противоположности, Северный и Южный полюса литературы.

– Никогда не понимал этого клише, – сказал Клеменс. – Все, известное нам про Арктику и то, что теперь называют Антарктикой, свидетельствует о сходстве полюсов. Утверждать, что мы – полюса Хоуэллса, значит говорить, что мы оба холодные, бесплодные, недоступные и опасные для путешественников.

– Так или иначе, – сказал Джеймс, решив, что не позволит Клеменсу шутками увести разговор в сторону, – в бытность редактором «Атлантик мансли» вы, Хоуэллс, привели нас обоих к литературному успеху.

– Чепуха! – Хоуэллс ухоженной рукой отмахнулся от комплимента. – Вы оба заслуживали литературного бессмертия. Для меня было честью печатать вас и писать о ваших трудах.

– Вы часто не подписывали свои хвалебные эссе, которые печатали у себя в журнале, в то время как наши книги выходили в приложении к нему, – рассмеялся Клеменс. (Джеймс подумал, что тот уже в легком подпитии.) – Я это ценил, и мистер Джеймс, не сомневаюсь, тоже, но если бы существовала комиссия по этике литературных обозрений…