Энтони Беркли - Тайна семьи Вейн. Второй выстрел

– Ну конечно же, я ничуть не сержусь, – мягко ответил я.

– Вы очень, – пролепетала она, – очень… вы очень сильно влюблены в Эльзу, да?

– Арморель, ну право же! – чопорно отозвался я. – Разве это имеет значение?

– Да… о да! Ну конечно, имеет. Разве вы не понимаете?

На миг я подумал было, что от потрясения бедняжка повредилась в рассудке и теперь страдает, воображая, что влюбилась в меня. Однако на обращенном ко мне лице ничего подобного и в помине не было. Волнение, страх, подозрение, даже отчаяние – но ни следа безумия.

– Нет, – ответил я уже ласковее. – Должен признаться, не понимаю, почему вы задаете такие вопросы?

– Потому что мне надо знать. Очень надо. Прошу вас, Пинки, ответьте, вы ее любите, да?

– Ну, если вам так уж надо… – отозвался я, – нет, не люблю.

Арморель отпрянула, точно я на нее замахнулся.

– О, Пинки, – всхлипнула она, вытаскивая носовой платок.

– Милая моя девочка, что с вами? – потрясенно спросил я.

– Вы… значит, вы сделали это не ради нее. Вы это сделали… из-за того, что я вам сказала сегодня утром. О, Пинки… это я вас толкнула…

Наверное, можно простить мне, что я не сумел сдержать досады.

– Арморель, вы обвиняете меня в том, что я застрелил вашего кузена?! Успокойтесь, ибо я не убивал его ни ради вас, ни ради мисс Верити, ни ради де Равеля, ни ради кого-либо еще. Собственно говоря, мне жаль вас разочаровывать, но я его вообще не убивал.

Арморель смотрела на меня с подозрением.

– Не убивали? Ой! Ну, думаю, даже если бы и убили, все равно не сказали бы, правда? Знаете, ужасно так говорить, но я уже слегка пришла в себя и… и я рада. Будь это вы, я бы хотела… поблагодарить вас. Но коли это не вы…

Голос ее оборвался. Несколько секунд она стояла, глядя на меня с таким видом, точно ждала, что я что-то скажу, затем отвернулась и медленно побрела к дому.

На самом деле я встревожился куда сильнее, чем выказывал с виду. Похоже, никто и не сомневался, что я хладнокровно пристрелил Эрика Скотта-Дэвиса, на минутку отойдя от миссис Фитцуильям. Это уже стало секретом Полишинеля. Все мои слова просто отметались в сторону. Невыносимо!

Какая-то тень отделилась от других теней и подплыла ко мне.

– Мистер Пинкертон, – произнес глубокий проникновенный голос, – я слышала, что вы сказали Арморель. Ее вы не обманули. И уж тем более не обманули меня. Зачем вы убили моего возлюбленного, мистер Пинкертон?

Честно признаюсь – я развернулся и убежал в дом.

События следующего дня изложу лаконично. Более к суперинтенданту меня не вызывали, хотя он провел немало иных бесед, – а с какими последствиями, станет ясно позже. Большую часть дня у полицейских заняли поиски материальных свидетельств на месте происшествия (не стану уподобляться иным прочим и преждевременно употреблять слово «преступление»), а не выслушивание домыслов лиц, лично заинтересованных в деле.

Инстинкт настоятельно велел мне пойти вслед за полицией на поляну у ручья и, хоть бы даже и тайно, посмотреть, что они будут там делать. Однако я сообразил, что в случае, если меня заметят, я буду скомпрометирован, а потому здравый смысл во мне сумел подавить инстинкт. Кроме того, Джон до некоторой степени стал доверенным лицом полицейских, так что я рассудил, что впоследствии смогу получить от него более или менее достоверные сведения об их действиях и находках.

Нетрудно понять, в каком неловком положении я оказался. За исключением мисс Верити, каждый из живших сейчас под этим кровом совершенно недвусмысленно дал мне понять, что не сомневается в моей причастности к смерти Эрика. Да, правда, в большинстве случаев это означало не осуждение, а совсем наоборот, но все равно я очень остро ощущал, в какой попал переплет. Что я мог поделать? Ничего, только ждать. Я снова и снова твердил себе как непреложный факт, что в столь серьезных делах полицейские не производят арестов на основании лишь подозрений, что для задержания у них должны иметься веские улики и доказательства, что одних только мотива и возможности самих по себе еще недостаточно и что в моем случае навряд ли такие улики у них появятся. Увы, все эти рассуждения несли мне крайне мало утешения. Я словно стоял на самом краю осыпающегося обрыва, не в состоянии отступить, но зная, что рано или поздно земля уйдет у меня из-под ног.

Утром я попытался отвлечься от мрачных дум быстрой прогулкой через долину к маленькой бухточке, где речушка впадала в море, однако в кои веки красота дикой природы не захватила меня. Минуя границы владений Джона, я заметил застывшего над водой терпеливого рыбака с удочкой и леской. Сам я никоим образом не рыболов, но основы этой забавы знаю – а вот этот тип явно не знал. Похоже, он не насадил ни червя, ни мухи, а лишь сидел на складном стуле на самом берегу, на виду у рыбы, глядя на поплавок, который, верьте или нет, плясал на отмели, на самой быстрине. Иными словами, удить он даже и не пытался!