– Что хотите? Комната? А?.. Нет? Разговаривать? С кем? Мистер Эймсом? Мистер Эймса нет дома, – заявила она, явно собираясь захлопнуть дверь.
Хедли поставил ногу на порог, чтобы помешать ей выполнить свое намерение, и начал нелегкий разговор. Женщина твердила неустанно только две вещи: она и ее муж – порядочные люди и сама она ничего не знает. Совсем не испугавшись, она упрямо отказывалась добавить еще что-нибудь.
– Я спрашиваю: бывали ли у него посетители?
– Может быть. Я не знать. Что это – посетители?
– Приходил к нему кто-нибудь?
– Может быть, – женщина пожала могучими плечами. – Может быть, нет. Я не знать. Мой Карло – хороший человек. Я и он – хорошие люди, спросите у полиция. Мы ничего не знать.
– Но когда кто-то приходил, вы же открывали дверь?
Никакого эффекта.
– Мы? Мистер Эймс не какой-нибудь калекий – или как у вас говорить. Он сам открывать. Может быть. Я не знать.
– Вы никогда ни с кем его не видели?
– Нет.
Беседа продолжалась в том же духе с многочисленными вариациями и повторениями, пока Хедли не потерял терпения. Фелл попытался было использовать свои слабые познания в итальянском, но сразу же сдался, услышав в ответ поток непонятных, выстреливаемых как из пулемета слов. Хедли с самого начала знал, что обречен на поражение. Люди, выросшие в тени мафии, предпочитают помалкивать, даже когда ее нечего уже бояться, и никакие угрозы тут не помогут. В конечном счете женщина, подчиняясь резкому приказу Хедли, поднялась по темной лестнице и открыла одну из комнат.
Хедли зажег спичку и поднес ее к газовой горелке. Краем глаза он присматривал за женщиной, решительно вошедшей вслед за ними. Окна небольшой почти пустой комнаты выходили на мощеный двор. Вся мебель состояла из железной кровати, комода с треснувшим зеркалом, стола и стула. Кроме потрепанного дорожного чемоданчика, нескольких вещей, висевших в стенной нише, да стоявших в углу дешевых ботинок, ничего, принадлежавшего Эймсу, не было.
Пока инспектор расхаживал по голому поскрипывающему полу комнаты, Мелсон внимательно наблюдал за женщиной, следившей глазами за инспектором. Хедли осмотрел висевшие в нише вещи, ничего не найдя в них, – лицо женщины оставалось безразличным. Хедли поднял и ощупал матрац – безразличие стало граничить с презрением. Безмолвный поединок продолжался. Все молчали, только поскрипывал пол и шипело желтоватое пламя газа. Когда Хедли наклонился к полу, губы женщины чуть дрогнули. Хедли снова наклонился, разглядывая что-то на полу у самого окна...
– Так что же, вы сейчас солгали нам, миссис Караччи?
– Нет! Я ничего не знать!
– Солгали, солгали! Мистер Эймс принимал у себя в комнате женщину! Знаете, чем вам это грозит? У вас отберут патент, вы не сможете сдавать комнаты, вас вышлют из страны, а то и посадят в тюрьму!
– Нет!
– Берегитесь, миссис Караччи! Вам придется объясняться с судьей и тогда, знаете... Ну, так как?
– Нет. Женщины нет. Не в моем доме! Мужчина, может быть. Женщина нет!
Тяжело дыша, она с жаром била себя в грудь.
– Я только это знать. Я бедная женщина! Я ничего не знать!
– Марш отсюда! – рявкнул Хедли. Быстро оборвав бурные протесты, он вытолкал женщину за дверь и закрыл засов, не обращая внимания на стук и пронзительные крики. После этого инспектор вытащил из кармана перочинный нож и открыл самое большое лезвие.
– Одна из досок под окном не закреплена, – объяснил он. – Возможно, там что-то есть. Подозреваю, правда, что Эймс просто прятал там свои деньги и хозяйке об этом известно.
Хедли поднял доску. Мелсон и Фелл заглядывали через его плечо. В углублении между балками лежало несколько вещей. Бумажник с тисненой монограммой "Д.Ф-Э." и полицейским удостоверением внутри. Денег в нем не оказалось. Связка ключей, шелковый кисет, трубка, пачка дешевых конвертов и почтовой бумаги, авторучка и книжка, на мягкой обложке которой значилось "Часовое дело".
– Никаких записок, – пробормотал, выпрямляясь, Хедли. – Так я и думал. – Он начал листать книгу. – Готовился к своей последней роли, бедняга. Без особого успеха – Карвер сразу же понял что к чему... Господи!
Из страниц книги выпорхнул сложенный листок почтовой бумаги. Хедли не сразу удалось дрожащими пальцами поднять его с полу...
Письмо было напечатано на пишущей машинке:
"Дорогой Джордж! Знаю, что вас удивит мое обращение после стольких лет молчания, тем более, что, по вашему мнению, я подвел вас в деле Хоупа-Гастингса. Не хочу оправдываться, скажу только, что сейчас, может быть, мне удастся вернуть уважение коллег, а, возможно, и право носить мундир. Я напал на след в связи с убийством в "Гембридже", которым вы занимаетесь. След совсем горячий! Никому ни слова и не разыскивайте меня, пока я снова не напишу! Напишу обязательно. И не раз!"
Читать дальше