Джон Карр - Часы-убийцы

Неужели вы не видите, как все предельно просто? Дело крутится вокруг следов позолоты! Так и планировалось. Куда бы девались улики против Элеоноры, если бы эти перчатки не были так великолепно испачканы краской, если бы одна из них не была спрятана в тайнике, а другая не валялась неподалеку от трупа? А если вас интересуют дополнительные аргументы, давайте внимательнее рассмотрим историю с ключом. Этот маленький ключ, господа, одна из самых важных деталей в нашем деле – деталь, без которой оно вообще не могло быть доведено до конца. Нужно было лишить Элеонору алиби на эту ночь, даже того алиби, которое мог дать ее возлюбленный, к которому она собиралась выйти на свидание. Нельзя было допустить, чтобы девушка вышла на крышу. А когда убийца уже не нуждался в ключе, он сунул его в перчатку, добавив еще одну улику против девушки.

Хедли поспешно перебил Фелла:

– Если мы на минуту примем... почему бы и нет, если считать это пока только одной из гипотез... как тогда обстоит дело с перчатками? Черт возьми! Чем больше я думаю, тем яснее вижу, как все зависит от этих проклятых перчаток! Насколько я понял, вы считаете, что ни одна из них не была на руках...

– Гм-м, да. Любопытная история, не правда ли? – Доктор улыбнулся, но сразу же снова посерьезнел. – Я действительно все время говорю не о том, что было на самом деле, а о том, чего не могло быть. Однако пока еще не время называть того, кого я считаю настоящим убийцей.

Хедли, выставив вперед подбородок, проговорил:

– Вы так думаете? И, тем не менее, хотите в чем-то меня убедить? Хорошо же это выглядит! Право же, Фелл, я не настроен сейчас любоваться вашими фокусами! Кажется, имею право...

– Ну, как сказать. Не знаю, не знаю, – ответил Фелл, с угрюмым вниманием приглядываясь к Хедли. – Я немного переубедил вас, но не настолько, чтобы рискнуть рассказать обо всем. – Видя, как нервно напрягся Хедли, он уже дружеским тоном проворчал: – Да нет тут никаких фокусов, старина! Поверьте, мне сейчас не до забав. Я все рассказал бы вам, но вы сейчас способны немедленно броситься проверять мою гипотезу. А мы, Хедли, имеем дело с изворотливым и в то же время исключительно невинным на вид дьяволом! Одно неосторожное слово – и змея проскользнет у нас между пальцами, а вы разрушите всю возведенную мною постройку и, вероятно, снова наброситесь на несчастную Элеонору.

– Послушайте меня, Хедли, – продолжал Фелл, нетерпеливым движением руки вытирая пот со лба. – Я продолжу, чтобы попытаться хоть как-то убедить вас, упрямец. Третий наш пункт звучал так. "Источником подозрений в том, что убийцей Мандерса должна быть одна из проживающих в доме женщин, является неизвестное лицо, не склонное раскрыть себя, хотя все обстоятельства вынуждают его к этому". Давайте-ка разберемся подробнее. В этой загадке кроется суть всего. Как можно ее объяснить? Обвинение говорит нам: этот осведомитель – миссис Стеффинс. Она ненавидит Элеонору и была бы не прочь, чтобы девушку обвинили в убийстве, но открыто выступить против нее не хочет, опасаясь гнева Карвера. Я утверждаю, что подобное объяснение не выдерживает критики – даже если считать Элеонору действительно виновной. Как сказано в рапорте Эймса? "Мой информатор готов предстать свидетелем на судебном процессе". На судебном процессе, хорошенько себе это заметьте! Можете вы представить тайну, о которой кто-то боится шепотом рассказать у себя дома, но готов поведать о ней всему свету по радио? Если Стеффинс так боялась Карвера, то ей, смею вас уверить, и в голову не пришла бы мысль выступить на открытом процессе. Я уже говорил вам, Хедли, что в рапорте Эймса концы с концами не сходятся. Это один из примеров. Можно, если хотите, считать миссис Стеффинс доносчицей, но тогда надо принять, что она же и убийца. Кто бы ни подсунул Эймсу все это нагромождение лжи, действовал он с единственной целью: заманить Эймса в дом и там покончить с ним. Согласно рапорту Эймса доносчик видел у обвиняемой... то есть у Элеоноры Карвер, если бы не любивший спешить Эймс назвал ее по имени, что было бы, кстати, еще одним гвоздем, вбитым в ее гроб... "часы, принадлежащие И. Карьеру и выставленные на рекламной витрине "Гембриджа". Разумеется, это заинтересовало Эймса. Ну, и где же эти часы? Их нет там, где им следовало быть – вместе с остальными заботливо приготовленными уликами. Они никогда там и не находились. Часы – лишь приманка для Эймса, его смертный приговор, так же как мауреровский череп должен был стать для Элеоноры часами смерти.