Эдуард Хруцкий - Приступить к ликвидации (сборник)

– Кличка у него Царевич. Не московский он. Из Салтыковки. Он от деловых к Артисту приезжал.

– Фамилия Артиста?

– Не знаю.

– Где живет?

– Не знаю. Он ко мне сам приходил. Говорил, где товар взять, деньги забирал.

– Твои дружки его знают?

– Видели.

– Они тоже работают на него?

– Через меня.

– Когда должен прийти Артист?

– Не знаю.

– Выйди, Толик, в коридор.

– Ну вот что, Евгений Иванович, – сказал Белов голосом не терпящим возражения, – раз я старший, то мое решение такое. На квартире Кочана сажаем засаду. С утра сориентируй всех. Покажи карточку Артиста.

Вячеслав Андреевич теребил руками шапку.

– Да вы успокойтесь, чего волнуетесь, – улыбнулся Данилов.

– А вас в МУР вызывали? – внезапно спросил Шумов.

Вопрос был настолько неожиданный, что Иван Александрович на секунду растерялся даже. Потом, представив себе ситуацию, расхохотался. Шумов тоже улыбнулся, но грустновато.

– Нет, – ответил Данилов, – не приходилось мне.

Ему положительно нравился этот худощавый, сдержанный человек. Одет был Шумов в хороший костюм, сорочка на нем была заграничная. Над карманом пиджака были нашиты две полоски за ранения – золотистая и красная.

– Где это вас? – спросил Данилов.

– В декабре сорок первого под Волоколамском.

– Да что вы? Я тоже там воевал.

– Вы?

– Представьте себе. В сводном батальоне НКВД.

– Значит, соседи. Я помвзвода был в 3-й ополченческой бригаде. По ранению уволили вчистую.

– Где работаете?

– В Московском драматическом театре помрежем. Я до войны в театральном институте учился. Ушел добровольцем. Ранило. Вот работаю. Говорят, институт возвращается, опять пойду учиться.

– Послушайте, Шумов, вы этого человека знаете?

Данилов протянул ему фотографию.

– Женька Баранов, – мельком взглянув на нее, ответил Шумов. – Что, за спекуляцию попал?

– Почему вы так считаете?

– А его из нашего театра за это поперли. В сороковом театр ездил в Латвию. После воссоединения. Ну он там и развернулся. Спекулянт. Пустой человек.

– Вы, случайно, не знаете, где он живет?

– На Краснопролетарской. Дом его одноэтажный, деревянный, как раз напротив типографии. Я у него галстуки покупал, так ездил туда.

– Вы его давно видели последний раз?

– В прошлом году, он ко мне пару разу с очень милой девушкой заходил, просил почему-то называть его Олегом.

– Ну а вы?

– Называл, мне не жалко.

– Он часто бывал у вас?

– Я же сказал, пару раз. Такие, как он, – люди бесцеремонные. Приходят без звонка, валятся как снег на голову. Эта наша мягкотелость, свойственная интеллигенции. Знаешь, что дрянной человечишка, а все равно обидеть боишься.

Гостев позвонил в двадцать два сорок три.

– Соломончик, – услышал Никитин в трубке бойкий баритон. – Звонила ли моя прелесть?

Портной из-под очков поглядел на Никитина. И ответил насмешливо:

– Для вас, молодой человек, хорошие новости. Она ждет свидания утром у проходной. Говорила, что достала для вас кое-что.

– Соломончик, вы умница. У меня есть чудная фланелька, я хотел бы пошить летний костюм.

– Е. Б. Ж., – ответил Соломон Ильич.

– Что? Что? – удивился Гостев.

– Е. Б. Ж. Вам, как артисту, следовало бы читать письма Льва Николаевича Толстого. Он заканчивал их именно этими буквами. Они расшифровываются очень просто: «Если буду жив».

– Я буду жить долго, Соломончик. Долго и счастливо.

Портной еще раз посмотрел на прижавшего наушники Никитина, на тяжелые фигуры оперативников и, вздохнув, сказал:

– Мне бы вашу уверенность. Так что передать милой даме, если она будет звонить еще?

– Скажите, что приду.

«Ту-ту-ту» – загудела трубка.

– Вы, папаша, молодец. У вас не только руки, но и голова золотая.

– Что же, эта оценка мне очень важна. Может, вы мне и справку выдадите?

– Какую?

– О правовом самосознании.

– Нет печати, папаша, – улыбнулся Никитин, – а то бы выдал. Вы уж не обессудьте, двое наших у вас посидят. Ладно?

– Это как, ловушка?

– Да нет, папаша, это засада.

– Жаль, что мои внуки выросли и воюют сейчас на энском направлении, было бы что рассказать им.

– А вот этого, дорогой папаша, не надо. Совсем не надо. Говорить о наших делах не рекомендуется.

В Салтыковку уехал Самохин, прихватив с собой фотографию убитого. В квартире Кочана засада, на Краснопролетарской тоже. Ждут Артиста и у портного. Пока все.

За зашторенным маскировкой окном медленно уходила ночь. И Данилов физически ощущал ее неслышное движение. Он курил, зло поглядывая на телефон. Черный аппарат молчал.