Гарольд Шехтер - Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

– Выходит, это следует понимать так, что в соперничестве между мистером Ватти и мистером Торо за привязанность мисс Робинсон победителем оказался мистер Ватти.

Да, в конце концов она решила выйти за Питера Ватти. На самом деле не стоит ее винить, потому что он был жутко красивый и любил ее ни чуточки не меньше, чем мистер Торо. Кроме того, он прославился как прекрасный плотник, который делал изумительные шкафы и столы, которые продавал в городе. Поэтому он мог дарить ей кучу красивых вещей, которых у нее никогда бы не было, подцепи она мистера Торо. Ему вообще плевать на вещи, вы же знаете – он счастлив как сверчок, живя в своей маленькой хижине, а на обед у него только бобы, и носит он всякое старье. Конечно, сердце мистера Торо было разбито, и до сегодняшнего дня он даже не взглянул ни на какую другую женщину. Но все равно я не думаю, чтобы он и взаправду ненавидел Питера Ватти за то, что тот отнял у него Присциллу, пока… пока она не умерла.

– Умерла! – выдохнул я.

– Она заразилась холерой и умерла через несколько месяцев после свадьбы, – сказала Луи. – Мистер Торо жутко расстроился и винил мистера Ватта, что тот не заботился о Присцилле, что – осмелюсь сказать – было просто нечестно, потому что, уверена, он сделал все, что в человеческих силах, чтобы спасти жену. Смерть Присциллы была жутким ударом для бедного мистера Ватта. Он забросил свое дело и заперся на ферме, как отшельник, даже больше, чем мистер Торо, который часто оставляет Уолден, чтобы навестить друзей или пообедать с родителями.

– Должен ли я понимать твои слова так, что Ватти настолько изолировался от окружающего, что вообще не покидает фермы? – поинтересовался я.

Почти, – ответила Луи. – Я слышала, говорят, будто он приезжает в город примерно раз в полгода и напивается в таверне у Озборна. Сама-то я в последний раз видела его больше года назад. Никогда этого не забуду. Это было в воскресенье утром, и мы возвращались домой из церкви, когда вдруг увидели чудного человека – жутко бледного, одетого в какие-то грязные лохмотья, и длинные нечесаные патлы свисали ему на лицо. Сначала я даже не узнала его, так здорово он изменился. А вот папуля сразу узнал, кто это. Он по-дружески поздоровался с мистером Ватти, но мистер Ватти ничего не ответил, только все пялился на Анну, да еще так странно, что та прямо задрожала вся. Наконец папуле пришлось попросить мистера Ватти уйти от нашего дома и больше не показываться. А потом мамуля сказала, что он свихнулся от горя.

– Вполне верю, что из всех бедствий, которые обрушиваются на человека, утрата прекрасной и любимой молодой жены более всего другого способна довести до умопомешательства, – мрачно ответил я. – Остается надеяться, что за то время, пока ты не видела мистера Ватти, его безумие хотя бы в некоторой степени улеглось. Если нет, наши усилия получить от него хоть какую-нибудь полезную информацию обречены на провал.

В этот момент мы увидели перед собой жилище Ватти: дом – некогда красивый коттедж, – крытый серой дранкой, с необычайно крутой крышей, которая спускалась от конька и фута на четыре выдавалась за край передней стены, образуя крышу открытого крыльца или веранды. В западной оконечности здания поднималась очень высокая и довольно тонкая дымовая труба, сложенная из голландского кирпича, красного и черного, с небольшим карнизом поверху.

Жилище это, пропорциональное и аккуратно выстроенное, когда-то, должно быть, было исключительно живописным. К сожалению, сейчас оно находилось практически в полуразрушенном состоянии. Хотя следы его былого очарования еще были видны, дом являл собою плачевный пример запустения: дранка местами отвалилась, сквозь краску проступили пятна плесени, оконные рамы расшатались, крыша наполовину провалилась, а крыльцо непогода разнесла в щепы. Передний двор больше смахивал на заросший травой луг, а притулившийся с одной стороны небольшой сад зарос сорняками. Дух крайнего отчаяния, опустошения и упадка витал над усадьбой, как в зеркале отражая крайнее умственное вырождение владельца после утраты возлюбленной.

– Клянусь Колумбом! – воскликнула Луи, употребляя свое излюбленное детское выражение. – Я, конечно, не трусиха, как некоторые, которые думают, что в любом старом, заброшенном доме водятся всякие там привидения и злые духи, но при виде этого домика меня что-то в дрожь бросило.

– Это действительно исключительно пугающее, гнетущее зрелище, – сказал я. – Просто поражаюсь, что люди могут называть эту обитель скорби домом.