Гарольд Шехтер - Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

Держа в руке восьмиугольный кобальтово-синий пузырек, директор двинулся через кабинет в моем направлении. Однако, достигнув середины пути, он резко остановился, вытаращив глаза, словно осененный внезапной гениальной идеей.

– Господи Боже мой! – воскликнул он. – Ну конечно! Как же я не подумал! Фордайс, ведь это ты недавно говорил мне, что твоя невестка консультировалась у доктора Фаррагута?

Поставив кофейник на стол рядом с диваном, друг Барнума разоблачился, сняв шляпу и плащ, и теперь сидел в голландском кресле с высокой спинкой, небрежно закинув нога на ногу.

– Все верно, Ф. Т. Бедняжка ужасно мучилась от опоясывающего лишая. Лучшие врачи в Кембридже ничегошеньки не могли сделать – самый тяжкий случай, который им приходилось видеть. Тут-то она и услышала о Фаррагуте. И поехала в Конкорд показаться ему. Дальнейшее вам известно, она полностью вылечилась. Совершенно очевидно, что этот человек своего рода чудотворец. Он практикует, основываясь на томсоновских принципах, в которые, впрочем, внес кое-какие усовершенствования. Этот бальзам как раз одно из его творений.

– Томсоновских? – переспросил Барнум, на сей раз окончивший свой переход через кабинет и остановившийся передо мной.

– Слышал, конечно, хотя, притворяться не стану, знаю об этом маловато. Вот, По, возьми и втирай понемногу в рану. Будешь приятно удивлен, нет – поражен результатами.

Учитывая пристрастие директора к гиперболам, я отреагировал на его призыв с немалой долей скептицизма. Тем не менее я не видел причин отказываться. Поставив пустую кружку на стол рядом с собой, я взял пузырек из протянутой руки и вытащил пробку. Из пузырька моментально вырвался резкий, хотя отнюдь не неприятный запах, среди составляющих которого я распознал мяту, камфору и бальзамическую пихту. Осторожно засунув левый указательный палец в горлышко, я достал немного притирания и намазал им рану. Упоительное тепло моментально растеклось по всей ладони, и острые болезненные ощущения стали стихать.

– Хотя пока еще преждевременно оценивать окончательную эффективность этого вещества, – сказал я, – быстрота, с какой оно уже успело облегчить боль, произвела на меня впечатление. В конце концов, оно подкрепляет реальность притязаний томсонианцев, насчет теорий которых я уже питал немалые сомнения.

Ах, так ты знаком с томсонианцами? – спросил Барнум. – Впрочем, что за глупый вопрос. Поверь мне, Фордайс, нет такой темы, о которой этот По не слышал хотя бы краем уха. Повторяю, этот молодой человек – подлинный и неиссякаемый источник информации, ходячая энциклопедия! По сравнению с ним синьор Бертрелли, мое Замечательное Умственное Чудо, обыкновенный простак!

Проигнорировав эту экстравагантную (если не вовсе неоправданную) хвалу моей эрудиции, я заметил:

– Мое знание томсоновской системы проистекает из биографии ее основателя, доктора Сэмюеля Томсона, написанной одним из его правоверных почитателей и присланной мне на рецензию его издателем. Сразу вслед за смертью своей возлюбленной матери – смертью, которую он прямо приписывал медикаментам на основе серы, мышьяка и прочих минералов, прописанных ее врачом, – молодой Томсон обратился к изучению медицины на основе трав, в которой видел более предпочтительную альтернативу общепринятым способам лечения. Его поиски в этой области в конце концов позволили ему сформулировать собственный метод, названный им «ботанической наукой». Такой подход исходит из предпосылки о том, что, поскольку тепло является источником жизнедеятельности всех живых организмов, следовательно, холод есть конечная причина всех заболеваний. А следовательно, томсоновская лечебная система в значительной степени сводится к попытке различными средствами поднять температуру тела больного.

– Ах, так вот, – сказал Фордайс, – вот почему моя невестка, следуя режиму доктора Фаррагута, постоянно ходила в баню!

Действительно, это одна из ключевых особенностей режима Томсона. Не менее, если не более, важны различные медикаменты, в состав которых входят такие «горячие» ботанические вещества, как кайенский перец и lobelia inflata, более известная под названием индийского табака.

– Но это же абсолютно логично! – воскликнул Барнум, вновь занимая свое место на диване. – Никакой мистификации! Одевайтесь потеплее, не принимайте никаких шарлатанских снадобий и положитесь исключительно на естественные медикаменты, щедро предлагаемые нам матерью-природой!