Гарольд Шехтер - Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По

Что старый доктор хотел сказать фразой о «поврежденных органах» – не знаю, хотя ее зловещий подтекст нельзя было не почувствовать.

– До чего же я вас ненавижу за то, что так обращаетесь с нами, противные! – воскликнула Луи. – Да будь я мальчишкой, порвала бы все эти ваши веревки да выпорола бы хорошенько. Еще посмотрим!

– Ха-ха, – сдавленно хихикнул Фаррагут, поворачиваясь к своему молодому сообщнику. – Порох, а не девчонка! Я же тебе говорил, Герберт, горячая штучка!

– Как бы не обожглась, – проворчал Баллингер.

Сверкнув глазами в сторону дагеротиписта, чья правая рука, как я только что заметил, была небрежно перевязана лоскутом белой тряпки, Луи воскликнула:

– Жаль, что моя шпага – всего лишь деревяшка, а не настоящая сталь, я бы тебе полруки оттяпала, а не оцарапала бы!

Весь вспыхнув, Баллингер придвинулся к креслу Луи, подняв левую руку к груди, словно готовясь злодейски ударить наотмашь беспомощного ребенка.

– Нет! – воскликнул я, неистово вырываясь из кресла.

– Стой! – крикнул Фаррагут, вклиниваясь между девочкой и разъяренным дагеротипистом. – Спокойней, Герберт, – умиротворяющим тоном продолжал он. – Ты ведь не собираешься испортить девочке мордашку? Рано еще. Потерпи.

Какое-то мгновение Баллингер ничего не отвечал, устремив на девочку испепеляющий взгляд. Ноздри его раздувались, желваки от ярости ходили на щеках, он тяжело дышал. Прошло немало времени, прежде чем сердитый румянец сбежал с его лица и дыхание стало ровнее.

– Вижу, ты прав, – пробормотал он. – Только пусть больше не разевает свою чертову пасть, так-то лучше будет.

– Сейчас все улажу, – сказал Фаррагут. Порывшись в кармане брюк, он достал носовой платок, скатал его и, наклонившись над Луи, силой открыл ей рот и сунул комок внутрь.

Видеть, что с ребенком обращаются так жестоко, было невыносимо. Однако, учитывая мое беспомощное положение, я ничего не мог сделать, чтобы помочь Луи, – разве что шепнуть несколько слов, выражая свое сочувствие и призывая крепиться.

В этот момент стало ясно, что мы с Луи в серьезнейшей опасности. Бегство казалось невозможным. Оставалось надеяться лишь на то, что нам каким-то образом удастся приостановить дьявольский замысел Фаррагута и его кровожадного соучастника, пока не появится возможность бежать. Я сказал Барнуму, что отправляюсь к старому врачу, чтобы предупредить его о Баллингере. Если исчезновение Луи заметят ее друзья и домочадцы, то, возможно, поисковая партия уже в пути.

Поэтому я, насколько это было в моих силах, повернулся к Фаррагуту и обратился к нему со следующими словами:

– Хотя, разумеется, мне было лестно, что вы оценили мой мыслительный орган столь высоко, боюсь, что я переоценил свои умственные способности. Учитывая нынешние обстоятельства, можно сказать, что мне не удалось разгадать тайну, в которую я оказался замешан.

– Ну что вы, По, – наигранно удивленным тоном произнес доктор, – вы себя недооцениваете. Если вспомнить историю от начала до конца, вы блестяще себя зарекомендовали, и я никогда не сомневался, что так оно и будет. Вам многое удалось раскопать о моем старом друге. Вам даже удалось обнаружить шкатулку, которую он у меня украл.

Повернувшись к дагеротиписту, который пристально смотрел на меня, Фаррагут добавил:

– Мистер По во многом оказался прав, разве нет, Герберт?

– Мертвецки прав, – сказал Баллингер, зловеще улыбаясь.

– Тем не менее, – сказал я старому врачу, – для меня до сих пор остаются загадкой многие стороны этого дела. И не в последнюю очередь, конечно, какую роль сыграли во всем этом вы?

– Роль? Да никакую, – сказал Фаррагут. – Мне просто хотелось вернуть мои особые ингредиенты. Теперь, после того как Герберт вернул их мне, все в порядке.

– Понятно, – сказал я. – Стало быть, история о том, что вы нашли небольшой, случайно припрятанный запас этих чудодейственных веществ, была…

– Маленькой ложью во спасение, – ответил Фаррагут. – Никаких запасов нет. Единственные стоят вон там, на столе. Хотите взглянуть?

– Весьма, – произнес я.

Пока доктор Фаррагут направлялся к столу, дагеротипист подошел к своему аппарату и, подняв деревянную подставку так, что камера легла ему на правое плечо, перенес его через помещение, установив рядом с пылающими факелами.

– Мужайся, Луи, – шепнул я девочке, наклоняясь к ней настолько, насколько позволяли мне путы. – Помощь уже в пути. Я уверен.

С кляпом в виде носового платка доктора Фаррагута во рту мужественный ребенок мог только энергично закивать мне в ответ. Несмотря на наше отчаянное положение, взгляд ее выражал не страх, а скорее яростную решимость. Однако я не мог не заметить, что привязанные к подлокотникам кресла руки Луи дрожат от волнения.