Артур Конан Дойль: Приключение детектива на смертном одре

– Боже мой, Холмс! Неужели вы думаете, что такое соображение может меня остановить? Даже если бы речь шла о постороннем человеке. Неужели вы воображаете, что оно помешает мне исполнить мой долг по отношению к старому другу?

Вновь я шагнул вперед, но ярость в его взгляде вынудила меня остановиться.

– Если вы останетесь стоять где стоите, я буду разговаривать с вами, если нет, то вы должны покинуть комнату.

Я питал такое глубокое уважение к необычайным талантам Холмса, что всегда подчинялся его настояниям, даже когда совершенно не понимал их. Но теперь во мне пробудились все мои профессиональные инстинкты. Пусть он превосходит меня во всем другом, но у одра болезни превосходство принадлежало мне.

– Холмс, – сказал я, – вы не в себе. Больной человек – всего лишь ребенок, и я обойдусь с вами как с ребенком. Хотите вы или нет, я исследую ваши симптомы и начну вас лечить в соответствии с ними.

Он ответил мне взглядом, полным яда.

– Если уж меня должен осмотреть врач, хочу я того или нет, пусть, по крайней мере, это будет тот, на кого я мог бы положиться, – сказал он.

– Значит, на меня вы не полагаетесь?

– На вашу дружбу безусловно. Но факт остается фактом, Ватсон, в конце-то концов, вы всего лишь практикующий врач с очень ограниченным опытом и не слишком высокой квалификацией. Больно говорить так, но вы не оставили мне выбора.

Я был горько обижен.

– Подобное утверждение недостойно вас, Холмс. Оно мне ясно показывает, в каком состоянии ваши нервы. Но раз вы мне не доверяете, я не стану навязывать свои услуги. Разрешите мне привезти к вам сэра Джаспера Мийка, или Пенроза Фишера, или любого из лучших специалистов в Лондоне. Но кого-то вы должны выбрать. И это мое окончательное слово. Если вы думаете, что я буду стоять тут и смотреть, как вы умрете, не оказав вам помощи сам или не привезя кого-нибудь позаботиться о вас, то вы плохо меня знаете.

– Намерения у вас наилучшие, Ватсон, – сказал больной с чем-то вроде всхлипывания или стона. – Доказать ли мне вашу неосведомленность? Что вы знаете, например, о тапанулийской лихорадке? Что вы знаете о черной формозской гангрене?

– Ни о той, ни о другой я никогда не слышал.

– На Востоке, Ватсон, есть много проблем с заболеваниями, много странных патологических неожиданностей. – Через каждые несколько слов он умолкал, собирая угасающие силы. – Я столькому научился за время недавних своих исследований медицинско-криминального порядка. Вот тогда-то я и подцепил эту болезнь. Сделать что-либо не в ваших силах.

– Вполне возможно. Но я слышал, что доктор Эйнстри, величайший авторитет по тропическим болезням, сейчас в Лондоне. Любые возражения бесполезны, Холмс, я немедленно отправляюсь за ним. – И я решительно повернулся к двери.

В жизни я не испытывал подобного шока! Умирающий молниеносным тигриным прыжком проскочил мимо меня. Я услышал щелчок повернувшегося в замке ключа. В следующую секунду Холмс, пошатываясь, вернулся в постель, измученный, задыхающийся после невероятной вспышки энергии.

– Не станете же вы отбирать у меня ключ силой, Ватсон. Попались, друг мой. Вы здесь и здесь останетесь, пока я не решу иначе. Но я пойду вам навстречу. (Все это с прерывистыми придыханиями, со страшными усилиями сделать вдох в паузах.) Вы думаете только о моем благополучии. Конечно, я прекрасно это знаю. И вы сможете поступить по-вашему, но дайте мне время собраться с силами. Не теперь, Ватсон, не теперь. Сейчас четыре, в шесть вы сможете уйти.

– Холмс, это безумие.

– Всего два часа, Ватсон. Обещаю, в шесть вы уйдете. Вы согласны подождать?

– А у меня есть выбор?

– Ни малейшего, Ватсон. Ни малейшего. Благодарю вас, мне не нужна помощь, чтобы поправить простыни. Будьте добры, держитесь на расстоянии. А теперь, Ватсон, еще одно мое условие. Помощь вы будете искать не у тех, кого упомянули, но у того, кого выберу я.

– Да ради Бога!

– Вот первые три разумные слова, Ватсон, которые вы произнесли с той минуты, как вошли сюда. Вон там вы найдете кое-какие книги. Я немного утомился. Интересно, как себя чувствует электробатарея, когда изливает электричество не в проводник. В шесть, Ватсон, мы возобновим наш разговор.

Но по велению судьбы возобновился он много раньше и при обстоятельствах, вызвавших у меня шок, мало чем уступавший тому, в который мне обошелся его прыжок к двери. Несколько минут я постоял, глядя на безмолвно лежащего в постели Холмса. Лицо его было почти укрыто простыней, казалось, он уснул. Затем, не испытывая никакого желания расположиться с книгой, я медленно обошел комнату, рассматривая портреты знаменитых преступников, которые украшали все четыре стены. Наконец эти бесцельные блуждания привели меня к каминной полке. Ее загромождали курительные трубки, табачные кисеты, шприцы, перочинные ножи, револьверные патроны и прочая такая же дребедень. Мне в глаза бросилась черно-белая коробочка из слоновой кости со скользящей крышкой. Красивая вещица! Я протянул руку, чтобы рассмотреть ее поближе, и тут…