Артур Конан Дойль - Приключение с ногой дьявола

– Уместимся ли мы оба в вашей двуколке?

– Да, конечно.

– В таком случае, Ватсон, завтрак откладывается. Мистер Раундхэй, мы целиком в вашем распоряжении. Поторопимся, поторопимся, чтобы застать все как было.

Жилец занимал в доме священника две угловые комнаты, одну над другой. Нижняя была обширной гостиной, верхняя – его спальней. Окна выходили на травянистую крокетную площадку, граница которой находилась прямо под ними. Мы добрались туда прежде врача и полиции, так что все оставалось абсолютно нетронутым. Позвольте, я точно опишу представшее перед нами зрелище в то туманное мартовское утро. Зрелище это никогда не изгладится из моей памяти.

Воздух в комнате был ужасным и гнетуще душным. Служанка, первой вошедшая туда, открыла окно, не то дышать было бы вообще нечем. Отчасти это могло объясняться тем, что лампа на центральном столе горела неровным пламенем и чадила. Возле нее сидел мертвец, откинувшийся в кресле; его жидкая бородка торчала, очки были сдвинуты на лоб, а обращенное к окну лицо уродовал тот же спазм ужаса, что искажал в смерти черты его сестры. Руки застыли в судороге, а пальцы скрючились, словно умер он в пароксизме страха. Он был полностью одет, хотя возникало впечатление, что одевался он в большой спешке. Мы уже узнали, что постель его была смята и что трагический конец постиг его рано утром.

Кто угодно понял бы, какой вулкан энергии прячет флегматичная внешность Холмса, увидев, как он преобразился, едва войдя в роковую комнату. Во мгновение ока он весь подобрался, глаза сверкали, члены напружинились. Он метнулся на газон, вернулся через окно, обошел комнату и взбежал в спальню, ну совсем будто гончая, напавшая на лисий след! В спальне он произвел быстрый осмотр и в заключение распахнул окно, которое словно дало ему новый повод для волнения, так как он наполовину высунулся наружу с громким возбужденным и радостным восклицанием. Затем он кинулся вниз по лестнице и наружу через открытую дверь. Бросился ничком на лужайку, взвился на ноги и снова назад в гостиную. Все это с азартом охотника, настигающего добычу. Лампу, обычную керосиновую, на высокой ножке, он исследовал с величайшим тщанием и сделал какие-то замеры ее резервуара. Он пристально рассматривал в лупу слюдяной экранчик над узким концом лампового стекла и соскоблил сажу, приставшую к нему, ссыпал ее в конверт, а конверт положил в свой бумажник. Наконец, как раз когда появились врач и полицейский чин, он сделал знак священнику, и мы втроем вышли на газон.

– Рад сказать, что мои розыски не оказались совсем бесплодными, – сказал он. – Не могу остаться, чтобы обсудить их с полицией, но я был бы чрезвычайно обязан, мистер Раундхэй, если бы вы передали инспектору мой поклон и обратили бы его внимание на окно спальни и лампу в гостиной. Они наводят на мысли, а вместе на практически неопровержимый вывод. Если полиция пожелает получить дополнительные сведения, я буду счастлив увидеть любого из них в нашем коттедже. А теперь, Ватсон, полагаю, что, пожалуй, нам следует заняться чем-либо другим где-нибудь еще.

То ли полиция была против вмешательства дилетанта, то ли они воображали, будто нашли собственные улики, но точно одно: следующие два дня мы ничего о них не слышали. В течение этого срока Холмс проводил время, покуривая и размышляя в коттедже, но чаще уходил на пустоши и гулял в одиночестве, а вернувшись через несколько часов, не упоминал, где был. Один его эксперимент открыл мне направление его розысков. Он купил лампу, точно такую же, как та, что горела в комнате Мортимера Тридженнеса в утро трагедии. Наполнил ее таким же керосином, каким пользовались в доме священника, и тщательно выверил время, которое требовалось, чтобы керосин сгорел целиком. Другой его эксперимент был куда менее безобидным и вдобавок таким, что я навряд ли когда-нибудь его забуду.

– Заметьте, Ватсон, – как-то днем сказал он, – что во всех различных дошедших до нас версиях есть один общий момент. А именно: описание воздуха в комнате всеми, входившими туда первыми. Вы, конечно, помните, что Мортимер Тридженнис, рассказывая о своем последнем посещении дома братьев, упомянул, что врач, войдя в гостиную, рухнул в кресло? Вы забыли? Ну, во всяком случае, было именно так. Кроме того, вспомните, что миссис Поттер, экономка, сказала нам, как сама потеряла сознание, войдя туда, и должна была затем открыть окно. Во втором случае – с самим Мортимером Тридженнисом – вы вряд ли забыли страшную духоту в комнате, когда мы приехали, хотя служанка открыла окно настежь. Служанке этой, узнал я, расспросив ее, стало так дурно, что она слегла. Признайте, Ватсон, эти факты говорят об очень многом. Каждый случай указывает на ядовитость воздуха. В обоих случаях в комнате что-то горело – камин в первом, лампа – во втором. Камин топился по необходимости, но лампу, судя по количеству сгоревшего керосина, зажгли, когда уже давно рассвело. Зачем? Несомненно, потому, что есть какая-то связь между тремя моментами – горением, спертым воздухом и, наконец, безумием или смертью этих несчастных. Ведь так, не правда ли?