Петр Ингвин - Мужское счастье

Банка с тоником в руке Ивана шипела и покряхтывала сминаемыми боками, вытянутые вдоль дивана ноги уперлись в подушку, душу переполняло счастье. Шумел телевизор. Из окна веяло июньской прохладой, сквозь шторы пробивался свет фонарей. В кресле рядом с диваном потягивал пиво Дабрый, тоже с русым «ежиком» над скуластым лицом, тоже мускулисто-поджарый, хотя и набравший после службы пару лишних кило. В армии их с Иваном часто путали, пока Дабрый не сломал нос. Сейчас приятель выглядел брутальнее, зато Иван – красивее. Блок рекламы перед вторым таймом затянулся, Маша принесла бутерброды. Иван погладил ее по руке, она чмокнула его в щеку, обоих на миг притянуло друг к другу.

Маша вернулась на кухню, Дабрый с удовольствием проводил ее взглядом. Иван не ревновал. Глупо. Он и Маша – две встретившиеся половинки, третий здесь лишний. Дабрый понимал это как никто другой. После каждого появления Маши он оборачивался к Ивану и с демонстративной завистью качал головой: «Эх, и повезло же тебе, паршивец».

Дабрый любил ходить к ним гости. «Погляжу на вас – и вновь жениться хочется», – вылетало у него периодически. Даброму не повезло, жена ушла, причиной называли измены Даброго. Интуиция подсказывала Ивану, что не все так просто. Впрочем, он в чужую жизнь не вмешивался, если друг захочет – расскажет сам.

Маша порхала с кухни в гостиную и обратно – счастливая, веселая, светившаяся изнутри.

– Иван да Марья, – протянул Дабрый, откинувшись на спинку кресла. – Лепота.

Иван оглянулся на кухню, где журчала вода и звонко стучали тарелки, собрался с силами и выдохнул:

– Кое-что о лепоте и ей подобным. Что ты знаешь о Лиапате?

Дабрый поперхнулся, пиво пошло через нос.

– О ком? – с трудом продралось сквозь кашель.

Иван глядел прямо, а глаза друга изучали узоры на обоях.

Так и думалось, Дабрый знает. Знают практически все, и удивительно, что тайна остается тайной. Странно. Народная мудрость гласит: где знают двое, знает и свинья. А здесь – весь город в курсе, и… молчок. Тотальный.

Так не бывает. Не может и не должно быть. Похоже на гипноз, будто город погрузился в сон, где запретили упоминать определенную тему. Недостоверные слухи, обрывки разговоров, случайные обмолвки – вот все, чем располагал Иван. Он даже сомневался, что предмет интереса существует в реальности. Реакция друга доказывала однозначно: Лиапата – не миф.

По телевизору комментатор объявил о начале второго тайма, трибуны ревели, шум стоял оглушительный. Иван склонился к уху Даброго:

– Можешь устроить встречу?

Дабрый покосился на дверь кухни и тоже понизил голос:

– Ты ведь женишься.

– Именно поэтому.

В городке, где проживал сослуживец, Иван оказался не по собственной воле. Тихомировск – небольшой районный центр на отшибе цивилизации, не так давно народ массово бежал отсюда в областной центр или, если позволяли наглость и амбиции, в далекую столицу. Сейчас дела наладились, единственный в городе завод восстановился, появилась работа, и места уехавших с успехом занимали приезжие из окрестных деревень.

Иван попал сюда три месяца назад, когда прохожие с трудом балансировали на покрытом жидкой кашицей гололеде, а за шиворот со снайперской точностью летела капель. Тянувшееся полдня заседание суда завершилось, и ноги несли Ивана по знакомому адресу. Все закончилось хорошо, душа пела, долгожданное солнце заставляло щуриться. Два года условно с освобождением из зала суда вместо реального срока – разве бывает что-то лучше?

На узком тротуаре пришлось потесниться – навстречу прошли двое коммунальных работников в спецжилетах с надписями. Не обращая внимания на окружающих, работяги крыли друг друга многоэтажными оборотами, от которых покраснел бы даже филолог. Дело шло к рукоприкладству. Посторонних оба намечавшихся драчуна игнорировали, но голосов не повышали, и смысл ссоры оставался непонятен – основная часть слов перекрывалась дорожным шумом. Коммунальщики миновали Ивана, а через минуту за спиной раздался выкрик, похожий на невнятное ругательство. То, что случилось потом, напоминало фильм в жанре абсурда. Словно по команде, немногочисленные мужчины с обеих сторон улицы ринулись разнимать подравшихся коммунальщиков. Поражала согласованность действий, как в армии, без раздумий и колебаний. Точнее, сначала поразили согласованность действий и самоотверженность, с которой в драку полез каждый, кто оказался в пределах слышимости, а дальнейшее вызвало сомнения в собственном рассудке.