Филлис Дороти Джеймс - Неподходящее занятие для женщины. Черная башня

– Вы любили друг друга?

– Не уверена. Секс – всегда эксплуатация, ведь так? Если вас интересует, не познавал ли каждый из нас собственную личность через личность другого, то да, мы любили друг друга или, во всяком случае, считали, что любим. Марку нужна была уверенность, что он влюблен. Не знаю, понимаю ли я смысл этого слова.

Корделия почувствовала симпатию к Софии. Разве она сама понимает? Она подумала о двух своих любовниках – о Джордже, с которым спала по той причине, что он был ласков и несчастен и звал ее Корделией, настоящим именем, а не «Делией, маленькой папиной фашисткой», и о Карле, юном и сердитом, который нравился ей так сильно, что было бы ребячеством не продемонстрировать ему это единственным способом, который мог произвести на него впечатление. Она никогда не относилась к девственности как к чему-то большему, нежели просто временному и неудобному состоянию, которое иначе зовется молодостью. До Джорджа и Карла она была одинокой и неопытной. После них она осталась одинокой, зато опыта прибавилось. Правда, ни та ни другая связь не научила ее столь необходимой уверенности в общении с отцом и домохозяйками, да и не поразила ее в самое сердце. Правда, к Карлу она чувствовала нежность. Что поделать, если он исчез из Рима еще до того, как его любовь смогла превратиться для Корделии в необходимость? И теперь ей было невыносимо думать о том, что эти странные упражнения могут в один прекрасный день превратиться в необходимость. Занятие любовью, решила она про себя, сплошь и рядом переоценивается: оно безболезненно и скорее сулит сюрпризы. Представление и действительность разошлись полностью. Она сказала:

– Наверное, я просто хотела узнать, влекло ли вас друг к другу, нравилось ли вам быть вместе в постели?

– И то и другое.

– Тогда почему разрыв? Вы поссорились?

– Ничего столь естественного или нецивилизованного не произошло. С Марком нельзя было поссориться. В этом состоял один из его недостатков. Я сказала, что не хочу продолжения наших отношений, и он принял мое решение до того спокойно, будто я просто отменила встречу, чтобы сходить в театр. Он не пытался ни спорить, ни разубеждать меня. Если вы подозреваете, что между нашим разрывом и его смертью имеется связь, то должна вас разочаровать: это не так. Я не могу значить так много для другого человека, тем более для Марка. Скорее мне он нравился больше, чем я ему.

– Тогда почему вы расстались?

– Мне казалось, меня все время судят. Это, конечно, не так, Марк не был моралистом. Но я чувствовала себя под надзором или убедила себя в этом. Я не могла с ним ужиться и даже не хотела пытаться. Был такой Гэри Веббер. Лучше я расскажу вам о нем, это объяснит многое в отношении Марка. Он болен аутизмом, и с ним совершенно нельзя было сладить: он был как бешеный. Марк повстречался с ним на лужайке колледжа Иисуса примерно год назад – Гэри был с родителями, братом и сестрой. Дети качаются там на качелях. Марк заговорил с Гэри, и тот стал его слушать. Дети всегда любили его. Он стал раз в неделю навещать его семью и приглядывать за Гэри, чтобы родители могли отлучиться в кино. В прошлые и позапрошлые каникулы он жил у них, а Вебберы уезжали отдыхать. Вебберы не могли решиться отдать мальчика в больницу; однажды они попытались, но пришлось его оттуда забрать. Однако когда он оставался с Марком, они были совершенно спокойны. Иногда я навещала их по вечерам. Марк держал мальчика на коленях и часами раскачивал его взад-вперед, взад-вперед. Только так и можно было его успокоить. Я считала, что такому ребенку лучше умереть, и как-то прямо сказала Марку. Я и сейчас думаю – так было бы лучше и для родителей, и для всей семьи, и для него самого. Марк не согласился. Я, помнится, сказала тогда: «Ты, кажется, считаешь разумным страдания детей, а сам наслаждаешься способностью отвлекать их…» После этого разговор съехал на скучную метафизическую колею. Марк возразил: «Ни ты, ни я ни за что не захотели бы убить Гэри. Он существует. Его семья тоже существует. Им нужна помощь, которую мы можем им предоставить. Не важно, что мы при этом чувствуем. Важны действия, а не чувства».

Корделия сказала:

– Но действия порождаются чувствами.

– О, Корделия, не надо снова! Сколько раз я уже вела такой же разговор! Конечно, вы правы!

Какое-то время они молчали. Затем Корделия, чувствуя, что ломает тонкий мостик дружеского расположения, который только было перекинулся между ними, заставила себя задать главный вопрос: