Уильям Уилки Коллинз - Закон и женщина

После этих зловещих слов он поклонился мне и вышел из комнаты.

Огонь в камине горел слабо, а уличный воздух (как я заметила на пути в Вивьен-Плейс) был холоден, как зимой.

Тем не менее, когда я осталась одна, моим первым ощущением было ощущение жара и изнеможения с их естественным последствием – затруднительным дыханием. Я сняла шляпку, мантилью, перчатки и открыла окно. Оно выходило на мощеный двор и на стену конюшни майора. Постояв несколько минут у открытого окна, я освежилась и успокоилась. Я затворила окно и сделала первый шаг к открытию, иными словами – приступила к осмотру комнаты.

Я сама удивлялась своему спокойствию. Свидание с майором Фитц-Дэвидом истощило, на время по крайней мере, мою способность к сильным ощущениям. Я была довольна, что осталась одна, я была довольна, что имела наконец возможность приступить к поискам, но это было все, что я чувствовала в ту минуту.

Комната была продолговатая. В одной из двух узких стен находилась выдвижная дверь, о которой я уже говорила, другая была почти вся занята большим окном.

Я обратилась сначала к стене с дверью. Что нашла я у этой стены? Два карточных стола по обе стороны двери и над столами, на вызолоченных бра, прибитых к стене, две великолепные китайские вазы.

Я открыла карточные столы. В ящиках под ними не было ничего, кроме карт и обыкновенных игральных марок. За исключением одной колоды все остальные были еще запечатаны в обыкновенных карточных обертках. Я рассмотрела распечатанную колоду карта за картой и не нашла ничего особенного, никакой надписи, никакой отметки. С помощью лестницы, стоявшей у книжного шкафа, я заглянула в китайские вазы. Они были пусты. Осталось ли еще что-нибудь неосмотренное на этой стороне комнаты? В обоих углах стояло по маленькому стулу с красными шелковыми подушками. Когда я перевернула подушки и убедилась, что и под ними не было ничего, мой осмотр этой стороны комнаты был окончен. Я не нашла решительно ничего особенного.

Я перешла к противоположной стене, к стене с окном.

Окно, занимавшее, как я уже сказала, почти всю стену, разделялось на три рамы и было украшено великолепными темно-красными бархатными занавесками. В углах, за тяжелыми складками бархата, оставались места, едва достаточные для двух небольших бюро со множеством ящиков. На бюро стояли две прекрасные бронзовые копии Венеры Милосской в уменьшенном виде. Майор разрешил мне делать все, что мне вздумается. Я не колеблясь решилась выдвинуть все шесть ящиков в каждом из бюро и осмотреть все, что заключалось в них.

Я начала с правого бюро и покончила с ним очень скоро. Все шесть ящиков были заняты коллекцией минералов, собранных, судя по любопытным ярлыкам, наклеенным на некоторых из них, в тот период жизни майора, когда он занимался горным промыслом. Убедившись, что в ящиках не было ничего, кроме минералов и ярлыков к ним, я перешла к бюро в левом углу.

Здесь я нашла множество разнообразных предметов, и на осмотр их потребовалось довольно много времени.

Верхний ящик заключал полную коллекцию плотничьих инструментов в миниатюрном виде, сохраненных, вероятно, на память о том времени, когда майор был еще мальчиком и родные или друзья дарили ему игрушки. Во втором ящике оказались игрушки другого рода – подарки, полученные майором от его очаровательных подруг. Вышитые помочи, табачные кисеты, изящные подушечки для булавок, роскошные туфли, блестящие кошельки – все это свидетельствовало о широте круга женщин. Третий ящик был менее интересен, в нем не было ничего, кроме счетных книг за несколько лет. Рассмотрев каждую книгу порознь и встряхнув их, чтобы убедиться, что в них не было никаких посторонних бумаг, я перешла к четвертому ящику и нашла в нем новые воспоминания о прошлом в виде уплаченных счетов, аккуратно связанных вместе и перемеченных. Между счетами я нашла с десяток посторонних бумаг, нимало не интересных для меня. В пятом ящике был страшный беспорядок. Я вынула сначала растрепанную связку разукрашенных обеденных карточек, сохраненных на память о банкетах, которые давал майор или на которых он присутствовал как гость в Лондоне и в Париже. Затем коробку красиво раскрашенных перьев – вероятно, подарок женщины. Затем кучу старых пригласительных билетов. Затем несколько растрепанных французских комедий и оперных либретто. Затем карманный штопор, связку сигареток и связку заржавленных ключей. Наконец, паспорт, несколько багажных ярлыков, сломанную серебряную табакерку, два портсигара и разорванную карту Рима. Ничего интересного для меня, подумала я, закрывая пятый ящик и готовясь открыть шестой и последний.