Энни Кей - Быть Мад

Я захлопнула книгу, убрала ее на место и вышла, прикрыв за собой дверь.

Соседняя комната выглядела меньше гостиных, но показалась мне огромной. Маленький диван и такая же маленькая кровать с высокими бортами, стул и шкаф стояли у небольшого окна. Обои, накидка кровати, абсолютно вся мебель были бледно-голубого цвета. Детская – моя комната. Мне стало не по себе. На фоне обжитых и живых гостиных эта комната выглядела печальной тюрьмой, аскетичной комнатой для умалишенного.

Почему родители, которые явно не жалели энергии для внешнего лоска, потратили на мою комнату минут десять своего времени? Почему кровать ребенка находилась так далеко от входа, что меня наверняка нельзя было рассмотреть, приоткрыв дверь. Быть может, никому и не хотелось смотреть?

Долгий ряд пустых стен “зеленой милей” тянулся к окну. Ничего удивительного в том, что я не помнила ничего: скорее всего память милосердно блокировала воспоминания. Мысли об этом угнетали, и я быстро вышла.

Столовая и кухня были похожи между собой сдержанностью и светом, заливающим их. В каждой в центре стоял длинный – обеденный и разделочный соответственно – стол. В столовой вдоль длинных его сторон стояли по четыре высоких белых стула, и по одному – во главах. Белая с чуть заметным рисунком скатерть лежала на столе. Сколько сил должно уходить, чтобы содержать дом в порядке?!

Исследуя дом, я нашла мастерскую художника и влюбилась с первого взгляда. После затемненных комнат, эта сияла ослепительным светом. Здесь стояло несколько мольбертов, а на полках были самые разные, хотя и старые краски, кисточки, бумага. Готовясь к моему приезду, комнату хорошенько убрали, даже ни одной готовой картины не оставили. Интересно, подумала я, кто из моей семьи рисовал. Если бы все сложилось иначе, с кем из них у меня сложились бы тесные отношения на этой почве?

По соседству оказалась довольно странная комната. С одной стороны, ее тоже захотелось назвать мастерской: просторный зал с двумя длинными столами на металлических ногах. Стойки мольбертов, много карандашей и линеек. И больше ничего. Возможно, хозяева хотели что-то сделать из нее, но потом отказались от этой идеи.

Рядом находилась комната без окон. По содержимому с легкостью угадывалась фотомастерская. Мое детство сопровождала всего одна фотография родителей: на ней они стояли, обнявшись и глядя друг другу в глаза. Где-то в доме Зоуи были и другие фото, но меня никогда не тянуло их рассматривать, будучи взрослой. А кто-то из родителей, а может, и они оба, действительно увлекались фотографией.

На втором этаже располагались спальни. На первом этаже вообще никто не спал. Не было комнаты, из которой пришли бы на мой зов или плач.

Все спальни походили одна на другую: очевидно, гостевые. В каждой была своя ванная, стояли вместительный шкаф и роскошные кровати. Хозяйская спальня находилась в конце коридора и напоминала декорации из мыльной оперы: кровать с балдахином, большое трюмо с круглым зеркалом в золоченой раме, сплошь состоящей из замысловатых завитков, шкаф-купе с зеркальными дверями.

Я присела на постель, провела рукой по шелковому покрывалу. Все еще сложно представить, что я не в доме-музее, а в собственном доме. Адвокат сказал, что я все смогу переделать по своему вкусу, но в настоящий момент я не видела, что интерьер может выглядеть как-то иначе. Дом хоть и смотрелся старомодно и слегка вычурно, но обладал какой-то непостижимой гармонией.

В доме, где я провела всю свою жизнь, доме Зоуи и дяди Тома, хижине, как он ее остроумно называл, у меня была своя комната. Гораздо меньше любой здешней комнаты, меньше гардеробной, но мне ее хватало. Я не из породы людей “еще”, я из породы “достаточно”. Достаточная комната, работа достаточная, достаточный брак…

Я спустилась вниз и прошла на кухню. Адвокаты оставили мне полный холодильник продуктов и кое-что готовое. Микроволновка быстро нашлась, я разогрела еду и в прострации села перекусить.

Мягкие сумерки крались в дом, теплые и густые. Свет в этом доме был потрясающим, словно осязаемым, как отдельный персонаж всего, что происходило в нем.

Я достала блокнот и решила набросать план действий.

8 июля 1996 года

6:30 утра

Раньше, точнее 3 года назад и до того, каждое лето приносило невероятное приключение. Мы ехали за границу, запланированно или совершенно спонтанно. Затевали в доме настоящий маскарад на несколько дней, звали друзей-музыкантов и проводили в Глабри фестиваль по джазовому фристайлу или… нет, я даже не знаю, как это назвать, но было очень круто. Каждое лето мы проживали целые жизни, и я до сих пор помню дни поминутно из тех, прошлых лет — так много они значили для меня.