Буало-Нарсежак - Из царства мертвых. Полное собрание сочинений. Том 1 [Призрачная охота, Та, которой не стало, Лица во тьме, Из царства мертвых]

— Надеюсь, вы не из-за меня остались, — говорит он.

Она вяжет. Он слышит легкое постукивание спиц. Должно быть, она считает петли, поэтому ничего не отвечает.

— Не вменяйте себе в обязанность жить затворницей, — продолжает он. — Если я не хочу никого видеть, то это вовсе не причина…

— Мы же только что приехали, — отвечает Кристиана.

Он умолкает. Ему нравится неустанное движение спиц, едва нарушающее тишину. Кресло Кристианы скрипит, когда она меняет положение ног. Так они и сидят бок о бок и могли бы поговорить, если бы им было что сказать друг другу. Но молчание затягивается, и это создает впечатление, будто они — враги.

— Возьмите машину и прокатитесь в Сабль, — предлагает Эрмантье. — Раньше вы любили такие прогулки… Я не хотел бы мешать вашему отдыху.

— Через час приедет Максим.

И в самом деле! Клеман должен поехать за ним в Ла-Рошель. Эрмантье совсем забыл о своем брате.

— Почему ему вздумалось в этом году провести весь июль с нами? — спрашивает он.

— Чтобы развеселить вас немного. Вы несправедливы к нему, Ришар. Мальчик отказался от приглашения на два месяца в Ла-Боль, а вы…

— На два месяца? Почему же на два месяца?

Кресло скрипит, и рука Кристианы ложится на его рукав.

— Да будьте же благоразумны! Вы уверены, что сможете вернуться в Лион в августе?

— Разумеется. Я мог бы вернуться и сейчас. В чем дело? Разве я болен?

— Нет, конечно. Во всяком случае, на первый взгляд.

— В каком смысле? Что вы хотите этим сказать?

— Чем сразу горячиться, послушайте лучше меня, Ришар… Вы выздоровели, это правда. Но вы перенесли нервное потрясение… ужасное потрясение… И профессор Лотье не раз предупреждал нас; «Избегать всякого напряжения. Если же появятся хоть малейшие признаки депрессии — полный, абсолютный покой».

— Мне он ничего такого не говорил.

— Не сомневаюсь. Он не хотел пугать вас… то есть не хотел волновать вас, причинять ненужное беспокойство. Но…

— Чего же он все-таки опасается?

— Ничего… ничего определенного. Он говорит только, что в случае сильного потрясения всегда необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Он хотел оставить вас под наблюдением, да-да… А Юбер воспротивился.

— Черт побери! Юбер прекрасно знает, что без меня ему не справиться.

— До чего же вы несправедливы, Ришар! Юбер сказал дословно вот что: «Я знаю скрытые возможности Эрмантье. Два-три месяца на берегу моря, в семейном кругу, — и он снова будет в форме».

— Я сам напишу Лотье.

Эрмантье вдруг осекается. Напишу! Он сидит в шезлонге, уткнувшись подбородком в сжатые кулаки.

— Я вернусь через месяц! Через месяц! — твердит он, а внутренний голос нашептывает ему тем временем все тот же дурацкий вопрос: «Если бы я был рабочим, стал бы я уважать слепого хозяина?»

Не выдержав, он поднимается.

— Вам этого не понять, — говорит он. — Да-да, я прекрасно знаю. Никто не хочет меня понять.

— Вас тревожат угрозы картеля?

— Картеля?.. При чем тут картель? Я имею в виду лампу. Она принесет миллионы… Если только с умом взяться за дело, особенно за границей. Если купить новое оборудование. Наконец, если там буду я. Я!

— Новое оборудование?

— Конечно!

Впрочем, стоит ли доказывать ей, объяснять! Вспыхнет старая ссора. Она станет упрекать его в том, что он всегда идет на риск, увлекается честолюбивыми замыслами. Один раз он уже чуть было не погубил все. Если бы не Юбер, если бы не его капиталы… Да-да, он знает все это, черт возьми! Знает, что фирму спас Юбер. Все это он знает, но непременно скажет в ответ, что Юбер ничего не спасал, что он — всего лишь мертвый груз, обыкновенная бездарь с большими претензиями. И его назовут гордецом, скажут, что он страдает манией величия и готов пожертвовать всем на свете ради своих неуемных притязаний. Хорошо еще, если она не припомнит ему его любовниц, как будто такой мужчина, как он, может довольствоваться одной-единственной женщиной, да еще с таким вялым телом, не говоря уж о ее претензиях на интеллект. Стоит им заговорить о деньгах, и какой-то злой рок заставляет их выворачивать душу наизнанку. И каждый раз с новой силой оживают былые обиды, которые до сих пор так и не удалось заглушить. Мало того, отныне последнее слово никогда не будет за ним. А если он вдруг надумает покинуть поле боя, ему крикнут вдогонку: «Не туда! Там стена!»

— Послушайте, Кристиана…

— О, бесполезно! Я вижу, начинаются прежние безумства!..

Как можно говорить столь резким, сварливым тоном? Она сердится на него за то, что он стал таким: человеком, которого надо водить за ручку, кормить, ублажать, точно ребенка. Ведь она терпеть не может детей и Жильберту-то родила, наверное, по чистой случайности. Впрочем, она и раньше была им недовольна. Причин тому было множество: и то, что он окончил Школу искусств и ремесел, а не Центральную школу, как ее первый муж, и то, что отец его был кузнецом, а мать работала поденщицей. Словом, потому что он совсем иной породы. Чтобы выразить все это и еще многое другое, она часто употребляет смешное слово. Называет его самоучкой. Бедная Кристиана! Он, со своей стороны, тоже немного презирает ее. Он груб и резок, пусть так. Однако на его счету добрый десяток патентов на изобретение. Он невежда, ну и что? Зато он творит. И нечего донимать его глупыми придирками.