Буало-Нарсежак - Из царства мертвых. Полное собрание сочинений. Том 1 [Призрачная охота, Та, которой не стало, Лица во тьме, Из царства мертвых]

— Кристиана? Да ты ведь ее знаешь. Тут она председатель, там секретарь, еще где-то казначей… Нет, Кристиана — женщина, что называется, чрезвычайно занятая.

Эрмантье ощупью отыскал спинку своего кресла и тяжело опустился в него.

— Все, как прежде, — прошептал он. — Я делаю деньги. Они их тратят. Мой брат… Помнишь Максима?

— Этого баловня? Еще бы! Хотя с тех пор прошло немало времени… Что с ним сталось? Как его сердце? Помнится, вы очень беспокоились на этот счет.

— От него можно ожидать чего угодно. Это ребенок. Сущий ребенок… Тебе ни за что не угадать его последнего увлечения… Можешь себе представить — джаз. Да-да! Он играет на саксофоне. Сам посуди, хорошо ли это для его здоровья? Кристиана просто вне себя. Еще бы, ее деверь — шут гороховый! Что же касается Жильберты, моей падчерицы, то она решила вдруг заняться философией. Готовит какой-то диплом. И хотя меня в такие вещи не посвящают, я знаю, что она обручилась с каким-то там архитектором. Проводит каникулы в семействе молодого человека, у которого, разумеется, ни гроша за душой. Стало быть, еще одного придется посадить себе на шею. На это папаша Эрмантье пока годится. И при всем том они желают, чтобы я отдыхал! Им кажется, что завод может работать сам по себе.

— Все готово! — крикнула Кристиана с лестницы.

— Сейчас иду, — ответил ей Эрмантье. — Нет, старик, побудь еще немножко. Пускай теперь они меня подождут.

— Я рад, что повидал тебя, — сказал Блеш. — Жаль только, что ты в таком состоянии. В прошлый раз ты, помнится, был гораздо лучше. Я не о твоих глазах, не о физическом здоровье. Речь о твоем настроении.

— Что поделаешь! — вздохнул Эрмантье. — Семейное бремя вообще вещь тяжелая, а уж о моем и говорить нечего. Особенно теперь! Оставайся холостяком, старик! А если все-таки надумаешь жениться, не вздумай брать в жены вдову директора, уж поверь мне. Сколько бы ты ни старался — удвоишь, утроишь капитал, к тебе все равно будут относиться, как к мальчику на побегушках… Ну, а у тебя-то самого как дела? По-прежнему занимаешься журналистикой?

— Да. Заехал вот повидаться с матерью и сегодня вечером опять уезжаю в Вену. Профессия утомительная, что и говорить, но я не променял бы ее ни на какую другую.

— Даже на мою?

— Даже на твою.

Они рассмеялись.

— Подумать только! — сказал Эрмантье. — Кто бы мог предположить, когда мы оба ходили в школу на улице Сержанта Бландана, что ты станешь известным журналистом?

— А ты — промышленным магнатом!

— Ну уж! Магнатом! Не будем опережать события. Хотя, конечно, чем черт не шутит. А что мне остается, кроме честолюбия?

За окном раздался автомобильный гудок.

— Слышишь? — заметил Эрмантье. — Они готовы. А значит, и я должен быть готов.

— Кого ты берешь с собой?

— Жену, горничную и шофера. Максим подъедет на неделе. А Юбер попытается заскочить на праздник Четырнадцатого июля.

— Вы не скоро доберетесь. Сколько туда? Километров семьсот?

— Семьсот пятьдесят. Но Клеман водит хорошо, да и машина послушная. «Бьюик»! Кристиана не могла удовольствоваться французским автомобилем. К ночи доберемся.

— Тебе будет там скучно.

— Нет. Не думаю. Там просторно. Я не буду на все натыкаться, как здесь. Наоборот, мне кажется, там я вздохну свободно. И потом, никакой почты, никаких настырных посетителей. Я даже не знаю, починили ли там телефон!

— Мне пора, — сказал Блеш. — Не хочу, чтобы из-за меня тебе устраивали сцену.

— О! Одной сценой больше, одной меньше… Ты скоро вернешься? Поужинали бы как-нибудь вдвоем. Ну, скажем, в сентябре.

— В сентябре не выйдет. Вернее всего, на Рождество. Если только меня не отправят в Абадан… или в Ханой!

— Везет тебе. Ну, проводи меня… А то я, чего доброго, растянусь на лестнице.

Они вышли, не торопясь миновали коридор, начали спускаться по лестнице.

— Скажи мне откровенно, — снова заговорил Эрмантье, — я не слишком изуродован? Я спрашиваю об этом… из-за Кристианы.

Блеш заколебался.

— Трудно сказать, старина. Разумеется, это заметно. Но… не отталкивающе, нет.

— Спасибо. А… ничего другого ты не замечаешь?

— Что ты имеешь в виду?

— Как тебе сказать… я точно и сам не знаю… Ну, помимо глаз и заштопанного лица?

— Успокойся, все остальное в полном порядке. Отчего ты об этом спрашиваешь?

— Показалось… У меня такое ощущение, будто все они избегают меня, будто они… боятся меня. Да-да, именно так — боятся. Они избегают меня, словно я заразный, словно кроме увечья во мне есть что-то такое, чего они не в силах вынести.