Александр Грин - Синее привидение [Преступления Серебряного века. Том I]

— Убью! — кричал я тоже. — Спасите… Ой… Сюда!..

Отчаянным движением я пересилил его, навалился и, сжав ему горло, ударил его головой об пол.

Он не издал ни одного звука от этого удара. Тогда я снова приподнял его голову и снова ударил… Во мне не было желания убить его, но одно сознание, что он возьмет вверх и я буду беспомощно барахтаться под ним, хлынуло так бешено к мозгу, что я собрал последние силы, опять опустил эту трясущуюся голову на угол скамейки и дико сжал пальцы, обнимавшие горло.

В темноте что-то едко и горячо брызнуло мне на лицо…

Сумасшедший был мертв.

Какая-то особая хитрость преступности, сразу осеняющая возбужденный мозг, особая осторожность убийцы — сразу подошла ко мне. Плохо соображая даже, я открыл окно и с лихорадочной быстротой стал выбрасывать вещи сумасшедшего… Потом подошел к нему, неизбывно страшному, окровавленному, с запененным ртом и, чуть не крича от безысходного ужаса, стал вталкивать его в узенькое оконное отверстие…

Помню, что даже сквозь шум поезда я слышал, как глухо ударилось его тело о землю… Потом — эта кровь на полу… Я бросил на нее подушку и стал стирать ею красные пятна. Достал откуда-то из-под лавки огарок свечи, зажег его и, когда маленький желтый огонек слабо затрепыхал в купе, я ползал по полу, что-то говорил сам с собой, хватался за голову, плакал и ожесточенно стирал пятна…

Вылез я на следующей станции. Было тихо, вдалеке стоял кондуктор, и, не замеченный никем, я почти вбежал на вокзал, где сейчас же бросился к вину…

Я пил, пока сознание не залилось темным, мутным туманом и я не заснул тяжелым, непоборимым сном…

Через несколько дней я уехал за границу. Возникло ли какое-нибудь дело, было ли расследование — не знаю… Только видите вот сейчас, как дрожат у меня руки, видите этот пучок седых волос на голове — это знак памяти, страшный, несмываемый знак…

С этих пор, я, интеллигентный, холодный человек, смеющийся над всяким суеверием — я боюсь темноты… Понимаете — боюсь… Все время, если хоть минуту я останусь один в пустой темной комнате, — я с ужасом жду, что вот сейчас из дальнего угла выплывет бледное окровавленное лицо с пенящимся ртом, а в горло мне вопьются чьи-то сухие костлявые пальцы…

Когда мы проходили по окраине маленького городишка, где я по обязанности томился уже вторую неделю, мой знакомый указал мне на чей-то старый, с прогнившим забором сад и спросил меня:

— А о липовском доме слыхали?

Я удивленно посмотрел на него и ответил:

— Нет… А что? Разве что-нибудь интересное? Я даже не знаю, где он…

— Да вот он — смотрите.

Мы подошли к забору, отодвинули несколько кустов неровной густой акации и я увидел обыкновенный старый особняк с заколоченными окнами и сбитыми трубами. Старинная резьба над окнами и косяками, обломки железных украшений — все это сливалось в одну общую картину покинутого богатства.

— А это что? — спросил я, заметив над одной из ставень черный, смолой намазанный крест. Под ним было что-то написано, но уже вечерело, небо было покрыто тучами, пасмурно, и прочесть мне не удалось.

— Вы о кресте спрашиваете?.. Я поэтому-то вас спросил — знаете ли вы липовскую историю. Под крестом написано: «Прости, Верочка. Не приходи».

— Что за нелепость, — пробормотал я, — зачем же крест?..

— Ну, это долгая история… Знаете что, — вдруг спохватился мой знакомый, — вы свободны сегодня? Едемте к Липову, к нему теперь пускают… Он сам охотно вам все расскажет — ему все равно скучно в этом сумасшедшем доме…

У меня лопалось терпение.

— Да будет вам… Скажите вы мне наконец, что это такое… Сумасшедший дом… Крест…. «Верочка, не приходи…»

— Знаете, — уже не улыбаясь, проговорил мой знакомый, и лицо его стало печальным, — здесь произошла тяжелая, загадочная история, которой трудно поверить, до того она отзывается бульварным романом…. Хозяин этого дома сейчас в лечебнице для душевнобольных…. Больше всего несчастный больной любит теперь рассказывать об этом случае… Попросите его. Ну, а мне пора, — неожиданно закончил он, взглянув на часы, — да и дождик, кажется, собирается.

Мы простились. Я пошел лениво домой.

А через несколько часов я уже подъезжал к другому концу города, где, обнесенная плотным забором, стояла лечебница. Дороги была тряская, экипаж без рессор, и весь я побелел от придорожной пыли.

— Здесь, что ли, сумасшедший дом? — спросил я заспанного привратника.