Александр Грин - Синее привидение [Преступления Серебряного века. Том I]

Полиция ворвалась.

Малевский была арестован. Одним из лежащих на операционном столе оказался Генерозов. Рана, нанесенная ему Малевским, не угрожала жизни. Миллионер, у которого были вырезаны обе почки, умер в страшных мучениях через несколько часов.

На допросе Малевский вел себя спокойно и объяснил все, словно читал лекцию студентам.

— Я думаю, что обойдусь без вопросов и сумею удовлетворить ваше любопытство. Я ведь знаю, что нужно вам, жалким трусам жизни. Я открыл способ пересаживать органы из одного организма в другой. Если бы мне не помешали, Шугаев был бы жив и пользовался здоровьем, а труп Генерозова я сжег бы в крематории, который у меня устроен в конце здания. Я зарезал всех исчезнувших молодых людей, чтобы их здоровыми органами обновить и воскресить жизнь богачей.

Они наслаждаются жизнью. Имен их я не назову. Они сами не знают, какой ценой я их спас. Они живут с чужими почками и думают, что я их вылечил. За эти операции я брал огромные деньги. Я сам тоже миллионер. Синий свет тоже мое изобретение. Он способствует почти мгновенному заживлению, восстанавливает сосуды и протоки. Вы никогда не узнаете моей тайны — взрыв истребил все. Что мне сказать вам еще? Что вы меня осудите, что вы готовы растерзать меня, что вы считаете меня за неслыханного злодея? Жалкие слизняки, копошащиеся в навозе черви! Разве вы в состоянии понять жизнь? Прощайте, добродетельные мещане! Будьте вы прокляты!

Малевский поднес руку ко рту, что-то проглотил и через мгновение рухнул на пол безжизненной массой.

Нину Бахрушину в кругу знакомых считали первой красавицей. Блондинка, с нежным овалом лица, с роскошными волосами и темными глазами, она производила чарующее впечатление.

Девушка всегда пользовалась прекрасным здоровьем, была весела, жизнерадостна. Но с восемнадцати лет у ней обнаружилась странная болезнь, ставившая в тупик врачей. Безо всякой видимой причины, девушка чувствовала слабость, полный упадок сил, который переходил в глубокий обморок. Затем наступала спячка, длившаяся сутки и больше.

После припадка Нина чувствовала себя так же хорошо, как и раньше и даже не помнила, что с нею случилось. Со временем приступы этой редкой болезни, которую медики не умели даже назвать, стали чаще, обморок и спячка продолжительней.

После одного особо сильного припадка больная уж больше не просыпалась. Всевозможные возбудительные средства не дали никакого результата. Жизнь оставляла это прекрасное молодое тело и сон медленно, но верно переходил в смерть.

Наконец, наступили все признаки того, что с жизнью покончен расчет. Правда, не было трупных пятен и запаха смерти, но тело окоченело, температура опустилась ниже предела. В глазах удостоверено омертвение. Кровь не шла из пореза. Консилиум врачей в один голос решил, что девушка умерла.

В доме Бахрушиных наступили дни безысходного горя, слез и той особой гнетущей тоски, которая овладевает всей семьей, когда в доме покойник. Какая-то пустота чувствуется в душе. Все не нужно. Обычные потребности жизни кажутся чуть не оскорблением памяти умершей. Почему-то стыдно есть, пить, спать на мягкой постели, заботиться об одежде, исполнять все, что издавна вошло в привычку.

А тут еще несносные посетители с своим соболезнованием. Хлопоты о похоронах. Чужие люди, ворвавшиеся в семейную жизнь. Панихиды, переговоры со священником. Покупка «места».

Около дорогого трупа слетается воронье, жадное, настойчивое. Все это рассчитывает на плату за услуги, на чайки, все это питается за счет смерти…

На третий день Нину похоронили на загородном кладбище. Над тем, что было прекрасной девушкой, одна улыбка которой волновала воображение мужчин и влекла тайной, могущественной властью пола, — вырос могильный холмик, весь покрытый венками, с увядающими уже цветами…

Кладбищенский сторож Степан жил в своей хибарке одиноко. Он овдовел несколько лет тому назад. Дочь «загуляла» и он с ней не видался. Не знал даже, жива ли. Сын пошел по торговой части и уехал с хозяином в Сибирь, откуда изредка присылал письма с сыновним почтением и поклоном и маленькой суммой денег — «вам, папаша, на табачок».

После смерти жены пробовал Степан взять стряпку, молодую бабенку. Да стали говорить зазорно, а батюшка прямо указал: