Глэдис Митчелл: Дьявол из Саксон-Уолл. Поспеши, смерть! [сборник]

Хэнли сидел, развалившись в кресле, и держа в объятиях полуодетую девушку, черноглазую и белокожую, с мрачновато-красивым лицом, — горничную Флюк. На ее молочной шее поблескивало жемчужное ожерелье, которое Констанции подарил отец на восемнадцатилетие.

Констанция застыла в дверях, почувствовав легкое головокружение, но взяла в себя в руки и пробормотала:

— Хэнли, я… я вернулась, дорогой. Что ты хочешь к чаю?

С лица мужа мгновенно исчезло выражение игривости, и оно сразу стало настороженным и хитрым. Он обнажил зубы, хотя и без намека на улыбку, и обратился к сидевшей на его коленях девушке:

— Дилайла, кто-то услышал наш зов. Сходи, принеси чаю, дорогая. Да поживее. — И он столкнул ее на пол, словно она была назойливой собакой.

Констанция подошла ближе и сказала:

— Хэнли, я не хочу чаю. Я лучше подожду. Я думала, это ты пьешь чай. Уже шесть часов вечера или больше.

— Ужина не будет, — усмехнулся он. — В доме нет слуг. Все ушли. Разбежались, как только умерла Констанция. Вряд ли ты помнишь Констанцию. Она была полной дурой. Ни за что не согласился бы жить с ней. Она меня раздражала. Хорошо, что я от нее избавился.

Как он и сказал, в доме не было ни одного слуги. В кухне громоздились горы грязных тарелок, чашек и стаканов, а из кладовой разило сгнившим луком. Подставка для сушки, на которой, судя по всему, разделывали курицу, была заляпана кровью; из кастрюли на плите торчали перья. На полу, усыпанном теми же перьями, валялись пивные бутылки, а на оконной раме висели в ряд куриные гребешки и ножки, крепко приколоченные к дереву.

Констанция машинально принялась за работу. Приведя кухню в относительный порядок, она заварила себе чай, обнаруженный в одном из шкафчиков, выпила чашку и отправилась к старому доктору Кревистеру, который жил в дальнем конце поселка рядом с приходским священником. Тот усадил Констанцию в темно-бордовое кожаное кресло с грубо торчавшим наружу конским волосом и выслушал ее опасения по поводу душевного здоровья мужа. Потом покачал головой.

— Вероятно, это следствие продолжительного стресса, — заметил доктор. — Что вполне может привести к полному безумию, миссис Миддлтон. Вы знаете, что после вашего отъезда в этом доме умер ребенок? Я подозреваю, что его убили.

— Убили? — Констанция попыталась выдавить улыбку. — Вы шутите?

— Ребенок умер, это факт. Совершенно здоровый малыш. Я знаю, потому что сам принимал роды. Хотя мамаша возражала! А уж эта жуткая старуха, его бабка, и подавно! Но я настоял. Даже угрожал полицией. Ни за что не доверил бы ребенка старшей Флюк, тем более если младенца не хочет мать и эта мать — ее собственная дочь. Кстати, ваш муж вне подозрений. Он недавно вернулся домой.

— Но ребенок умер, — тихо произнесла Констанция.

Потом неожиданно она рухнула без чувств.

Доктор, человек добрый и распорядительный, устроил ее на ночь у своих друзей, супружеской пары из соседнего городка Стаухолла, и через два дня Констанция вернулась к родителям. А еще через пару недель к ней, к всеобщему изумлению, явился Хэнли, притащив с собой Марту Флюк.

Констанция никогда не видела его таким мягким и покладистым. Ее родители, ошарашенные и возмущенные свалившимся на них «ménage à trois» [1] Любовный треугольник ( фр. ) — Здесь и далее примеч. пер. , не знали, что делать и как справиться с данной ситуацией. Они призывали дочь отстоять свои права, а когда это не помогло, разыграли мелодраматическую сцену и потребовали подать на развод. Констанция молчала. Она заметила, что, если не считать Марты Флюк, с которой муж не расставался ни на минуту, Хэнли выглядел не менее здоровым, чем она сама. Скорее даже более: пока Констанция чахла и бледнела от тревоги, Хэнли, казалось, наоборот, набирался сил и чувствовал себя лучше, чем в первые дни ее замужества.

Эта странная ситуация тянулась до ноября 1923 года, когда Хэнли неожиданно избавился от Марты Флюк, снова оказавшейся на сносях, и потребовал от жены немедленно вернуться в Неот-Хаус.

Констанция, оскорбленная и испуганная, отказалась. Родители ее поддерживали. Мать чередовала слезные мольбы с суровыми приказами, переходившими в истерические призывы. Вскоре, на вечере в масонском обществе, внезапно умер отец, и после похорон измученная Констанция сдалась, согласившись вернуться с мужем в Неот-Хаус.

Мать умоляла дочь и угрожала Хэнли, но они все равно уехали.

Следующие три с половиной месяца ее жизнь напоминала первые недели после замужества. Хэнли был молчалив, но спокоен, а прислуга под его строгим контролем демонстрировала полное уважение к Констанции.