Лео Брюс - Неоконченное дело

— Мне кажется, в нем говорит самое обыкновенное любопытство, — заметил Стьют. — Он же всегда слыл человеком, который «ничего не упускает из виду». Что ж, позвольте пока с вами попрощаться, Таунсенд. Надеюсь, в будущем ваш старый полисмен при других обстоятельствах даст вам более благодарный материал для творчества. Вам будет лучше поехать со мной, доктор.

И они вдвоем тоже вышли из библиотеки.

А мне припомнился совершенно сбитый с толку Стьют, каким я видел его в Брэксэме, энергично, но бесцельно хватавшийся за различные версии, и меня поразил контраст с его нынешней манерой держаться. Передо мной предстало воплощение хладнокровного, уверенного в себе сыщика. На этот раз настойчиво внушал он нам, что никаких сомнений не было и быть не могло.

Когда Биф вернулся в библиотеку, его сопровождал Питер Феррерс.

— Классический случай самоубийства, — сказал сержант.

— Но полиция уже сама установила это, — бросил я реплику не без некоторой досады в голосе.

Биф пропустил мои слова мимо ушей.

— А теперь не могли бы вы показать мне книгу, которую передали брату тем злополучным вечером? — попросил он Питера.

Мне померещилось, что я успел заметить краткий миг замешательства или растерянности во взгляде Питера, когда он услышал просьбу Бифа. Но он ничего не сказал, а подошел к столу и взял с него красочно изданный том сочинений Омара Хайяма.

Биф принялся медленно перелистывать плотные страницы крупных размеров фолианта, а потом обрадованно воскликнул:

— Вот! Я знаю, какое стихотворение он вам прочитал!

Я сделал то, что от меня неизменно ожидалось, и спросил с удивлением:

— Как же вам это удалось?

— Я просто проверил, есть ли в книге разрезанные страницы. Видите? Их всего две! У него был не слишком обширный выбор.

— Верно, — подтвердил Питер. — И читал он совсем немного.

— А что это за странные знаки поверх каждого из стихов? — спросил Биф, задумавшись над новой для себя загадкой.

Мне стало откровенно стыдно за него.

— Римские цифры, — объяснил я шепотом, надеясь, что Питер, вставший в другом углу комнаты, ничего не слышал. — Это стих номер шестьдесят четыре.

— Значит, с него он и начал, — сказал Биф, еще раз проверяя страницы, — и не мог пойти намного дальше.

— Мог, — возразил я. — Например, вот стих номер семьдесят один.

Биф принялся читать:

— Интересно, чем его привлек именно этот стих? — спросил он, закончив чтение. — Тут, наверное, заключен некий смысл.

— Разумеется, в стихотворении всегда заключен какой-то смысл, — поспешил заметить я с иронией и уже плохо скрытым раздражением.

— Да знаю я, знаю, — сказал Биф. — Я говорю не о содержании самой поэзии. В этих строках должен был таиться некий потаенный смысл для кого-то, кто находился в тот момент в библиотеке. А вот это мне действительно нравится. Следующий фрагмент. Послушайте.

Забавно, — продолжал Биф, — что я часто сам думал о том же самом. Напоминает мне старый анекдот о человеке, который купил себе паб, а когда его спросили, когда же он собирается открыть бар для публики, ответил, что вовсе не собирается этого делать. Он жаждал выпить там все пиво сам.

И Биф разразился своим раскатистым и громким смехом.

Для Питера Феррерса это оказалось уже слишком.

— Послушайте, — сказал он, повернувшись к нам обоим, и впервые показал признаки озлобленности. — Мне кажется, вы нашли неподходящее время и место для того, чтобы предаваться веселью.

Биф сразу сник с виноватым видом мальчишки, пойманного в соседском саду. Ухмылка мгновенно исчезла с его лица, и он поднялся.

— Конечно, вы правы. Простите нас, мистер Феррерс, — произнес он покаянно. — Боюсь, я и в самом деле позволил себе ненадолго забыться.

Вероятно, нам повезло, что в этот момент дверь резко распахнулась и одна из служанок буквально ворвалась в комнату.

— Мне нужно что-то вам рассказать, — заявила она с порога, явно предварительно набравшись смелости. — Полиции я пока ничего не сообщала, но теперь, когда мистера Дункана нет в живых, мне кажется правильным, чтобы вы об этом узнали.