Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– Так это вы, – улыбаясь, проговорил он. – Я так и подумал, когда увидел, что дверь отперта.

– О, я так испугалась! – задыхаясь, сказала я.

– Ах, милая барышня, милая барышня! – если бы вы знали, как ласково говорил он. – Чего же вы так испугались, дорогая барышня?

Но он слишком уже ласково говорил, а потому я насторожилась.

– Я имела глупость войти в пустой флигель, – ответила я. – Но там так пусто и темно, что я испугалась и выбежала вон. И какая страшная тишина!

– И это все? – спросил он, смотря на меня проницательным взглядом.

– А что такое? – сказала я.

– Зачем, по-вашему, я запираю эту дверь?

– Право, не знаю.

– А для того, чтобы туда не ходили те, которым там делать нечего. Понимаете?

Он продолжал любезно улыбаться.

– Если бы я знала…

– Ну, теперь вы знаете. И если вы еще раз переступите этот порог… – в одно мгновение его улыбка перешла в гримасу бешенства, а лицо приняло дьявольское выражение, – я брошу вас Карло.

Я так испугалась, что, ничего не сознавая, пробежала к себе в комнату. Опомнившись, я увидела, что лежу на кровати. Тогда я подумала о вас, мистер Холмс. Мне было необходимо посоветоваться с кем-нибудь. Я боюсь жить там, боюсь мистера Рюкенсталь, его жены, прислуги, даже ребенка. Все они наводят на меня ужас. Если же вы приедете, – думала я, – все будет хорошо. Конечно, я могла бы бежать из их дома, но любопытство боролось во мне с чувством страха. Наконец я решила послать вам телеграмму, надела шляпу и пальто, пошла на телеграф, за полмили от дома, дала вам телеграмму и вернулась домой несколько успокоенной. По мере того, как я подходила к дому, мной овладел ужас при мысли, что собака спущена с цепи, но я вспомнила, что Толлер напился до полного бесчувствия, а только он имеет влияние на свирепого Карло и решается выпускать его. Я проскользнула к себе в комнату и долго не спала от радости, что увижу вас. Сегодня утром я, без всяких затруднений, получила позволение поехать в Винчестер, но должна вернуться к трем часам, потому что Рюкенстали едут в гости, а я остаюсь с ребенком… Ну, теперь я рассказала вам все свои приключения, мистер Холмс, и буду очень рада, если вы объясните мне, что все это значит, а главное – посоветуйте, что мне делать.

Холмс и я с напряженным любопытством слушали эту странную историю. По окончании ее Холмс встал со стула и стал ходить по комнате, заложив руки в карманы. Лицо его было чрезвычайно серьезно.

– Толлер все еще пьян? – спросил он.

– Да. Я слышала, как его жена говорила миссис Рюкенсталь, что ничего не может поделать с ним.

– Это хорошо. А Рюкенстали сегодня в гостях?

– Да.

– Нет ли в доме погреба с крепким замком?

– Есть. Там держат вино.

– Вы все время действовали, как храбрая, разумная женщина, мисс Гентер. Можете ли вы совершить еще один подвиг? Я не просил бы сделать это, если бы не считал вас исключительной женщиной.

– Попробую. В чем дело?

– К семи часам я и мой друг приедем в усадьбу «Под буками». Рюкенстали уедут к этому времени, а Толлер, надеюсь, будет не в состоянии понять что-либо. Остается только миссис Толлер. Если бы вы могли послать ее за чем-нибудь в погреб, а затем запереть ее там на замок, вы бы значительно помогли делу.

– Я сделаю это.

– Превосходно! Тогда мы будем в состоянии основательно исследовать это дело. Конечно, возможно только одно объяснение: вас пригласили затем, чтобы вы изображали ту, которая заключена в известной вам комнате. Это вполне ясно. И если не ошибаюсь, узница не кто иная, как мисс Алиса Рюкенсталь, которая, как рассказывают, уехала в Америку. Без сомнения, избрали именно вас, как похожую на нее ростом, фигурой и цветом волос. Ее остригли, вероятно, после какой-нибудь болезни – вот почему и вам пришлось пожертвовать своими волосами. По странной случайности вам попалась ее коса. Человек, которого вы видели на дороге, несомненно, ее друг, а может быть, и жених. Видя вас в платье Алисы и так похожей на нее, он, по вашему смеху и жестам, заключил, что мисс Рюкенсталь вполне счастлива и не нуждается более в его любви. Собаку выпускают ночью, чтобы помешать ему видеться с девушкой. До сих пор все ясно. Самым серьезным обстоятельством в деле является характер ребенка.

– Какое отношение это может иметь к делу?! – вскрикнул я.

– Дорогой мой Ватсон, вы, как врач, постоянно определяете наклонности ребенка, изучая его родителей. Разве не может быть обратно? Я часто распознавал характер родителей, наблюдая их детей. Этот ребенок неестественно жесток; унаследовал ли он эту жестокость от вечно улыбающегося отца (что, по-моему, весьма вероятно) или от матери – во всяком случае, плохо бедной девушке, попавшей в их руки.