Артур Дойль - Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

– А почему вы подумали, что они произведут покушение сегодня ночью? – спросил я.

– Если они закрыли свою контору Лиги, то, очевидно, уже не нуждались в отсутствии мистера Джейбза Вилсона, другими словами, им удалось провести свой тоннель. Но им было необходимо воспользоваться им как можно скорее, так как его могли открыть или банк мог взять деньги из подвала. Суббота – самый удобный для этого день, потому что впереди были два дня, во время которых они могли уехать далеко от Лондона. Поэтому-то я и ожидал покушения именно в эту ночь.

– Ваше рассуждение великолепно! – вскрикнул я в непритворном восторге. – Такая длинная цепь, и вместе с тем каждое звено ее прочно.

– Это было развлечением для меня, – проговорил он, зевая. – Увы! Я чувствую, как скука начинает одолевать меня. Вся моя жизнь – усилие избавиться от пошлости земного существования. Подобного рода маленькие проблемы помогают осуществлению этих усилий.

– И вместе с тем вы – благодетель человеческого рода, – сказал я.

Он пожал плечами.

– Может быть, и в самом деле приношу кое-какую пользу, – заметил он. – «L’Hommec’estrien – l’oeuvrec’esttout» [12] Человек – ничто, произведение – все (фр.). , как Густав Флобер писал к Жорж Санд.

– Дорогой мой, – сказал мне один раз Шерлок Холмс, когда мы сидели у камина в его квартире на Бейкер-стрит, – жизнь несравненно разнообразнее всего того, что может придумать человеческий ум. Нам бы и в голову не пришло то, что сплошь и рядом встречается в действительности. Если бы мы с вами могли вылететь из этого окна, полететь над этим громадным городом, тихонько приподнять крыши с домов и взглянуть внутрь на все происходящее там, мы увидели бы такие удивительные вещи, такие странные совпадения обстоятельств, такие планы, такие неожиданные результаты событий, что все романы с их условностью, с их заранее известными заключениями оказались бы скучными и банальными.

– Ну, я не согласен с этим, – ответил я. – Случаи, попадающие в газеты, достаточно вульгарны. Реализм полицейских отчетов доходит до крайних пределов, а между тем, нельзя же их назвать интересными и изящными.

– Для того, чтобы произвести впечатление в реалистическом духе, необходимо известное уменье, нужен тщательный выбор, – заметил Холмс. – Вот этого-то и нет в судебных отчетах, может быть потому, что там обращается больше внимания на формальную сторону дела, а не на детали, которые составляют его главную сущность в глазах наблюдателя. Поверьте, нет ничего неестественнее всего обыденного.

Я улыбнулся и покачал головой.

– Я понимаю вас, – сказал я. – Конечно, вам, как неофициальному советчику, к которому прибегают за помощью в загадочных делах обитатели трех континентов, приходится иметь дело с действительно редкими, странными приключениями. Но вот возьмем на пробу, – прибавил я, поднимая с пола утреннюю газету. – Вот первая попавшаяся статья: «Жестокое обращение мужа с женой». Тут целых полстолбца, но я наперед знаю содержание отчета. Конечно, другая женщина, пьянство, побои, сострадательная сестра или хозяйка. Самому бездарному писателю не выдумать ничего банальнее.

– Но вы выбрали как раз неудачный пример, – сказал Холмс, взяв газету и пробежав ее глазами. – Это дело о разводе супругов Дандес, и мне как раз пришлось выяснить некоторые подробности его. Супруг – член общества трезвости, никакой другой женщины не было, а вот он имел привычку после еды швырять в жену своими вставными зубами. Согласитесь, что подобного рода штука придет в голову не всякому писателю. Возьмите-ка табачку, доктор, и сознайтесь, что мне удалось побить вас вашим же оружием.

Он протянул мне золотую табакерку с большим аметистом на крышке. Эта роскошная вещица представляла такой контраст с обстановкой квартиры Холмса и его скромным образом, что я не мог не выразить своего удивления.

– Ах, я и забыл, что не виделся с вами несколько недель, – проговорил он. – Это я получил в благодарность за участие в деле Ирэны Адлер.

– А кольцо? – спросил я, смотря на великолепный брильянт, сверкавший у него на пальце.

– От голландской королевской фамилии. Это дело такое щекотливое, что я не могу рассказывать его даже вам, так мило описавшему некоторые из моих приключений.

– А есть у вас теперь дела? – спросил я.

– Есть дел десять-двенадцать, но ни одного особенно интересного. Понимаете – важные, но нисколько не интересные. Я давно уже пришел к заключению, что именно в маловажных делах открывается более обширное поле для наблюдений и для того анализа причин и следствий, который и составляет прелесть исследования. Чем крупнее преступление, тем оно проще, тем мотив его очевиднее. В настоящее время среди моих дел нет ни одного интересного, за исключением разве запутанной истории, о которой мне писали из Марселя. Может быть, сейчас будет что-нибудь получше; если не ошибаюсь, вот одна из моих будущих клиенток.