Юлия Андреева - Tresor Ее Величества. Следствие ведет Степан Шешковский

Ушаков всегда мечтал о наследнике. В то время как супруга сумела подарить ему одну только дочь. Тем не менее пасынок, ребенок любимой женщины, неожиданно сделался для Андрея Ивановича истинным сыном.

В Преображенском Андрея Ивановича и его протеже ждал роскошный ужин, после которого они, не отдыхая, должны были спешно отбыть в Петербург.

– УСЕРДНО СЛЕДИ ЗА перепиской Фредерики и особенно ее матушки, чтоб днем и ночью, и не только письма, чтобы каждое слово, чтобы я про каждый их чих знала. Головой отвечаешь. – Елизавета отвернулась от Александра Шувалова, лысый, с непроизвольно дергающейся щекой, он был ей глубоко неприятен. Александр Иванович поспешил ускользнуть, незаметно юркнув между бархатных штор, точно дворцовая моль, раз, и нету. – Устала я, Алешенька. Ну, как тебе наша невеста? Думаешь, не зря мы ее выписали? Не ошиблись?

– Ребенок и есть ребенок. Что о ней скажешь, впрочем, граф Лесток ее осмотрел и не нашел ни хворей, ни изъянов. Даст Бог…

Елизавета с нежностью окинула взглядом своего фаворита, вопреки приказу одеваться в соответствие с убранством дворца, то есть сегодня двор блистал во всех оттенках алого, на Разумовском был нежно-фиолетовый кафтан из бархата, короткие черные штаны до колен, сиреневые чулки с шелковистым отливом и датский парик с длинными буклями, присыпанный дорогущей серебристой пудрой.

– Ох, зря я тогда про эту поганку Лешего вопрошала, наперво надо было про наших детей узнать. – Государыня прильнула к любимому, нежно устроив рыжую головку на его груди. – Не прощу ей этого! Когда собираешься к колдуну?

– Да хоть завтра, – Разумовский нежно погладил Елизавету по голове и, вытащив из ее прически несколько шпилек, высвободил поток густых рыжих волос.

– Езжай, Алешенька. Отдохни как следует и езжай. Спросишь про ребенка, про нас с тобой, ну и, коли силы останутся, про Фредерику эту, будь она неладна. Сами связались со шпионками, самим и расхлебывать. Думала я отослать лазутчиц к их разлюбезному Фридриху, но да раз уж Лесток ее здоровью такие оды слагает, глупо отказываться. Как считаешь? Я так понимаю, что коли у нас с тобой ничего не получится, а Фредерика такая здоровая и сильная, так, может, она нам деток и нарожает, да хоть одного мальчика. А мы бы его с тобой тогда как родного воспитали. Я тут знаешь о чем подумала, ведь по правилам наследника престола нужно сызмальства воспитывать как будущего государя, чтобы на советах учился сидеть, чтобы держал себя как положено русскому царю, думала племянника выучить, да такого балбеса не учить, дрессировать впору.

Вот чем, как ты считаешь, он невесту свою давеча потчевал? Думаешь, театром да своей распрекрасной скрипкой? Прямо из тронного зала повел показывать потешный взвод. Та, понятное дело, пошла и даже благодарность изволила выразить, умная, видать, стерва. Я ее за это как раз хвалю, такая из кожи вон вылезет, своего добьется. Но он-то каков?! А разговоры, знаешь какие разговоры он с ней разговаривает? Мне давеча Александр Иванович отчет показывал. Либо об императоре Фридрихе, либо о том, как хорошо будет, когда он императором сделается и какие порядки заведет. Это, стало быть, когда я помру! Фредерика, правда, ему тут же пенять начала, мол, можно ли такое о родной тетушке говорить… Я, конечно, понимаю, что с ее стороны это элементарная осторожность, сдалась я ей как евнуху гарем, но если немка, точно гончая, опасность почуяла, отчего же этот, с позволения сказать, наследник престола ничегошеньки не чует? Ведь последний кухонный мальчишка ведает, во дворце всюду глаза да уши. Одному только цесаревичу, видать, законы не писаны, балаболит безудержно.

– Ну, молодо-зелено. Образуется, может быть, – Алексей Григорьевич выглядел обескураженным, – ты, главное, не кручинься из-за ерунды, сама знаешь, что с дурака взять?

– Так он и с дружками своими не осторожничает, и со слугами. Да что там, помнится, когда только-только о невесте заговорила с ним, он мне, в глаза глядючи, выдал, как он все замечательно устроит, когда над ним стоять и указывать, что делать, перестанут. И псарню-то он увеличит, и всех повсеместно заставит говорить исключительно на немецком. Я тогда, помнится, так опешила, что даже выругать его позабыла.

– Да уж, неприятно все это.

– Не то слово.

– Ничего, главное теперь, чтобы у них поскорее кто-нибудь народился, а уж потом можно хоть по монастырям разогнать, хоть в крепость. Поживем, поглядим.