Иван Василенко - Золотая жила [Записки следователя]

— Я уже взрослая. Учусь жить…

А когда Ефросинию Марковну вызвали в школу и рассказали про внучку, старушка окончательно пала духом. Возвратясь домой, хотела поговорить с ней, но та нагрубила и убежала из дому.

Ефросиния Марковна — к соседям: просила остановить, вырвать девочку из-под дурного влияния, но было уже поздно.

Наташу, Павла и Шкворня задержали в магазине, куда они проникли с тем, чтобы совершить кражу.

Судили. Павла и Шкворня направили в колонию строгого режима (судимость у них была уже вторая), а ее — в детскую воспитательную колонию.

Через два года выпустили на свободу. Ехала в поезде. Познакомилась с Николаем, тоже следовавшим из заключения. Ехал он в Запорожье, хотя у него не было ни родственников, ни знакомых — круглый сирота.

— Поедем в Павлоград, к бабушке, поживем, дом у нее большой, — предложила ему. Он согласился.

Наташа не боялась, что в этом городе осталась о ней дурная слава. Она решила доказать всем, что может честно трудиться и жить. Но вышло не так, как хотелось. Бабушка умерла, хозяйство растащили, а дом еле-еле стоял: покосился, вот-вот рухнет. Все же остановились в нем — больше некуда было ехать. С помощью колхоза, соседей подремонтировали его и поженились. Решено было забыть прошлое, взяться за ум и начать новую жизнь. Наташа поступила на трикотажную фабрику, а Николай устроился кочегаром.

Жизнь вроде бы наладилась. Но это было только внешне. Николай продержался всего один месяц, оставил работу. Завелись у него дружки. Все началось с выпивок, игры в карты. Появились долги дружкам, платить было нечем. Зарплата у нее маленькая. Дома начались ссоры. И Николай с дружками взялись за старое, стали воровать. Наташа начала упрекать мужа, но тот ее избил. Дальнейшая жизнь их пошла под откос. Николай заставлял Наташу продавать ворованные вещи. Позже и она бросила работу…

Шайка с каждым днем все больше наглела. Вечером, когда люди ехали с работы, шли на «дело». Вытаскивали кошельки и передавали Наташе. Кто мог подумать, что молодая, модно одетая женщина — карманщица? Она была вне подозрения.

Но всему приходит конец.

Первой попалась Наташа, прямо на горячем. После передачи Николаем кошелька ее схватили за руку. Она бросила на пол кошелек, но это ее не спасло. Пассажиры выволокли ее на улицу, позвали милицию. На допросах она вела себя замкнуто. На вопросы следователя не отвечала. Все взяла на себя, не выдав своих дружков.

Ее судили одну. Осудили на три года, и вот опять колония…

На беседу к Александре Ивановне ее доставили ровно через неделю. Разговор был долгим и серьезным. Уже когда прощались, Наташа спросила:

— У вас дети есть?

Александра Ивановна, улыбаясь, ответила:

— Трое. Две девочки и мальчик.

— Вы хорошая мать. Завидую я вам, — сказала грустно. — А у меня нет матери.

— Как же, а Виктория Ильинична?

— Нет у меня матери, — помрачнела, — и бабушки тоже. Я одна-одинешенька на всем белом свете…

После этой встречи Александра Ивановна убедилась, что Наташу можно исправить. Убеждением и материнской лаской.

В один из дней Александра Ивановна привела на работу своих девочек. Побыв с ними и увидев отношение матери к детям, Наташа расплакалась. Она очень любила детей, хотела иметь ребенка, но Николай был против, и она вынуждена была сделать аборт.

После этой встречи она все чаще и чаще стала задумываться над своей судьбой.

— Отбудешь срок, поедешь к мужу? — как-то спросила Александра Ивановна.

К мужу? Не нужен он ей такой. Ведь это он толкнул ее на преступление.

Рукавом вытерла набежавшие слезы.

— Пожалела зря их. Когда посадили меня, даже передачки не принес. Почему у нас еще есть такие люди? — уже плачущим голосом спросила воспитательницу.

— Возьми себя в руки и докажи всем, что ты еще не пропащая.

Возвращаясь в камеру, сразу ложилась в постель, но долго не спала. Все думала. Ее напарница Любка не любила глухой тишины, приставала к ней с расспросами.

— Ну как, скоро завяжешь? — ехидно спрашивала.

— Эх, и дурочка же ты! Что ты понимаешь? — не выдерживала. — Ну что у нас за жизнь? Там свобода, а здесь… камера, распущенные женщины и баланда.

— Ого! Пропаганда? Понимаю, ты наседка! — вспыхнула Любка.

— Что ты петраешь! Заглохни. Ты же босячка, жизни не понимаешь!

В камере воцарилась тишина. Задумалась. О свободе. Думала ли об этом Любка? Нет, конечно. Та сразу же уснула и захрапела.

На очередную беседу Наташа уже пришла сама, без вызова.