Фергюс Хьюм - Цыганка из ломбарда

— Послушайте! — проговорила Агарь и прочла написанное на листке: «Когда я вернулся в Англию, все думали, что я богат, поэтому все мои друзья и знакомые ластились ко мне за крохи, которые падали со стола богача. Но у меня было ровно столько денег, чтобы арендовать коттедж на сорок лет, а после выплаты ежегодной ренты у меня едва хватало на жизнь. Но, зная о моем богатстве, предметы роскоши мне поставляли те, кто надеялся на наследство. Так что в наследство я оставляю золотые слова, истинность которых доказал: „ Лучше слыть богачом, чем быть“» .

Бумага выпала из рук Юстаса, а Тридл с воем ярости бросился на траву, оскорбляя память усопшего самыми последними словами. Видя, что все позади, ожидаемое богатство растаяло в воздухе, Агарь оставила разочарованного бакалейщика плакать от ярости над обманчивой жестяной коробкой и увела Юстаса. Тот последовал за девушкой как во сне и за все время их печального возвращения в город едва ли произнес хоть слово.

О чем они говорили, как Юстас оплакивал свою судьбу, а Агарь утешала его — не суть. Но, добравшись до дверей ломбарда, Агарь отдала томик Данте молодому человеку.

— Возвращаю вам книгу, — сказала она, пожимая его руку. — Продайте ее, а на вырученные деньги попробуйте сколотить собственное состояние.

— Но увижу ли я вас снова? — жалобно спросил он.

— Да, мистер Лорн. Вы увидите меня, когда приведете Голиафа.

Затем она вошла в ломбард и закрыла дверь. Оставшись в одиночестве на безлюдной улице, Юстас вздохнул и медленно побрел прочь. Прижимая к груди книгу флорентийца Данте, он ушел, чтобы сколотить состояние, найти Голиафа и — хотя он еще этого не знал — чтобы жениться на Агари.

После эпизода с флорентийцем Данте Агарь утратила свой задор. Она отослала Юстаса сколотить собственное состояние и найти, если это возможно, пропавшего наследника Иакова Дикса. Этим актом самопожертвования — а то было именно самопожертвование — она лишила себя всей радости жизни, украла у себя то, что могло стать ее светлым будущим. Вот почему она была уже не такой жизнерадостной, как прежде. Тем не менее она ощущала уверенность, что Лорн любит ее и заслужит ее благодарность, а возможно, и ее руку, вернувшись со следующим за ним по пятам Голиафом. Когда такое случится, к ней разом вернется и ее энергия, и ее любимый. А в настоящем дела ломбарда требовали ее безраздельного внимания и заставляли гнать от себя грустные мысли и меланхолические размышления. Кроме того, провидение отвлекло ее от мрачного настроения, послав негритянку, пожелавшую заложить ожерелье из янтарных бус. Агарь и не подозревала, что это начало второго и более серьезного приключения…

Эта женщина появилась августовским вечером, в преддверии ночи, поэтому в ломбарде было еще темнее обычного. И все‑таки света хватило, чтобы Агарь разглядела свою клиентку — высокую грузную негритянку в кричащем желтом платье, чей цвет уравновешивала отделка из угольно‑черного бисера. Так как вечер было жарким и душным, она не надела ни плаща, ни жакета, выставив напоказ свою бесформенную фигуру в этом поразительном наряде. Ее шляпка напоминала сад из роз: красных, белых и желтых. Она носила, как щит, большую серебряную брошь; на шее ее красовалось длинное монисто из серебряных монет, а на черных запястьях — множество браслетов из того же металла. С этим великолепием контрастировало то, что она не носила печаток и не прятала свое угольно‑черное лицо под вуалью. В общем, странная посетительница была самой черной и самой причудливо одетой негритянкой, какую когда‑либо видела Агарь, и в тусклом свете выглядела поразительно, но будила тревогу.

Когда Агарь подошла к прилавку, черная женщина вытащила ожерелье из сумки из тюленьей кожи с серебряной пряжкой и молча протянула его для осмотра. Поскольку для детального осмотра света было слишком мало, Агарь зажгла газ. Но когда пламя вспыхнуло и осветило негритянку, та, словно не желая, чтобы испытующий взгляд слишком ясно ее видел, поспешно отступила в темноту. Агарь приписала это природной робости особы, не привыкшей отдавать что‑либо под залог, и не обратила на это особого внимания. Позже у нее появилось основание вспомнить этот эпизод.

Ожерелье было из великолепных янтарных бусин, нанизанных на тонкую золотую цепочку. Каждая бусина была величиной с воробьиное яйцо и опоясана крошечными бриллиантами. На квадратной золотой застежке было отчеканено странное уродливое лицо эфиопа с бриллиантовыми глазами. Это диковинное ювелирное изделие было уникальным и, как быстро прикинула Агарь, чрезвычайно дорогим. Тем не менее цыганка, по обыкновению, предложила как можно меньшую сумму.