Эллери Куин - Тайна греческого гроба

Эллери вздохнул:

— Сэмпсон, Сэмпсон, вечно вы на меня нападаете, пытаетесь дискредитировать меня, раскрыть миру мои слабости... Вы действительно хотите узнать имя этого человека?

Сэмпсон уставился на Эллери, а во взгляде инспектора появился интерес.

— Хочу ли я знать, это он спрашивает меня! — выкрикнул окружной прокурор. — Вот уж умный вопрос! Разумеется, я хочу его знать. — Его взгляд вдруг приобрел осмысленность, и он перестал кричать. — Послушайте, Эллери, — спокойно сказал он, — не хотите же вы сказать, что вам действительно известно, кто вор?

— Ну? — подал голос Нокс. — Кто же вор, Квин?

Эллери улыбнулся:

— Рад, что именно вы об этом спросили, мистер Нокс. Ответ вы должны были встречать в книгах, поскольку многие знаменитые джентльмены варьировали его постоянно: Лафонтен, Теренций, Колридж, Цицерон, Ювеналий, Диоген. Он начертан на храме Аполлона в Дельфах, и его приписывали Хилону, Пифагору и Солону. На латыни он звучит так: «Ne quis nimis». А по-английски: «Познай самого себя». Мистер Джеймс Дж. Нокс, — в высшей степени сердечно произнес Эллери, — вы арестованы!

Вы поражены? А окружной прокурор Сэмпсон сделал вид, что совсем не удивлен. Остаток того суматошного вечера он твердил, что подозревал Нокса с самого начала. С другой стороны, немедленно возникшая у него жажда объяснений говорила о многом. Почему? Как? Сэмпсон даже встревожился. Доказательства... где доказательства? Его неутомимый мозг уже погрузился в организацию обвинения по этому делу... но мешали возникающие вопросы и сомнение, сможет ли он расколоть этот крепкий орешек.

Инспектор смолчал. Он несколько успокоился, но тайком поглядывал на профиль не склонного к общению сына. Шок от разоблачения, мгновенный обморок Нокса и то, как он быстро, почти чудом пришел в себя, возглас ужаса и недоверия Джоан Бретт...

Без лишнего ликования Эллери господствовал на этой сцене. Инспектор Квин вызвал подкрепление, и Джеймса Дж. Нокса без шума увели, но Эллери упрямо отказывался давать объяснения. Нет, сегодня он не хочет ничего говорить. Завтра утром... да, возможно, завтра утром.

Итак, утром в субботу, 6 ноября, собрались все действующие лица этой запутанной драмы. По настоянию Эллери были приглашены не только официальные лица, жаждавшие выслушать его рассказ, но также все те, кто был вовлечен в дело Халкиса, и, разумеется, шумные джентльмены из прессы. В субботу утром газеты вышли с громадными заголовками, объявлявшими об аресте великого человека. Прошел слух, что к мэру Нью-Йорка лично обратилась некая высокопоставленная персона, близкая к президенту, — и это, вероятно, было правдой, поскольку мэр все утро названивал по телефону. Он требовал объяснений от комиссара полиции, который знал еще меньше, чем сам мэр; от окружного прокурора Сэмпсона, который мало-помалу сходил с ума; от инспектора Квина, но тот устало качал старой головой и всем официальным лицам отвечал: «Подождите». Холст, извлеченный из фальшивой секции батареи Нокса, был вверен заботам Пеппера и должен был храниться в ведомстве окружного прокурора вплоть до процесса. Скотланд-Ярд уведомили, что картина необходима как вещественное доказательство для юридического поединка, неясно маячившего впереди, но будет возвращена со всеми должными мерами предосторожности, как только суд присяжных решит судьбу мистера Джеймса Дж. Нокса.

Размеры кабинета инспектора Квина не позволяли вместить многочисленных предполагаемых критиков, которых потребовал пригласить Эллери. Группа избранных репортеров, Квины, Сэмпсон, Пеппер, Кронин, миссис Слоун, Джоан Бретт, Алан Чини, Вриленды, Насио Суиза, Вудраф, а также очень скромно появившиеся комиссар полиции, заместитель главного инспектора и чрезвычайно беспокойный, постоянно поправлявший воротничок господин, в котором узнали ближайшего политического сподвижника мэра, — все эти люди постепенно собрались в просторном помещении, специально выделенном для этой встречи. Получилось так, что главным здесь оказался Эллери, — такая практика, конечно, была для всех в новинку, поэтому Сэмпсон смотрел на Эллери раздраженно, представитель мэра — уныло, а комиссар полиции — нахмурился.

Но Эллери ни с кем не собирался пререкаться. В зале имелось возвышение, тут он и стоял, нацепив только что отполированное до блеска пенсне, словно школьный учитель, готовый обратиться к классу, — за спиной у него даже висела черная доска. В заднем ряду помощник окружного прокурора Кронин прошептал Сэмпсону: